Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)
Шрифт:
Ольга вошла в свою комнату, автоматически закрылась на щеколду («вот она, Райкина дрессировка») и практически рухнула на стул. Накопившаяся за день усталость подкосила сразу и вдруг. Скинув туфли, она с удовольствием вытянула пальцы ног и с наслаждением пошевелила всеми одновременно. Затем, памятуя о преподававшихся им методикам упражнений для кровообращения стоп, Прилепина прошлась по комнате сначала на пальцах, затем на пятках. Ощутив, что действительно стало легче, Ольга стянула с себя блузку, сняла бюстгальтер и облачилась во фланелевую рубашку – к вечеру заметно похолодало.
В оставленном с утра бардаке никак не желали
«Это что? Очередные шуточки Кирилла? Самодельное укрытие для подглядывания за переодевающейся преподавательницей?»
Прилепина свирепо дернула край одеяла и от неожиданности на миг утратила дыхание: на панцирной сетке верхнего яруса лежал… редактор газеты «Оредежские зори» Константин Павлович Гронский. И, судя по мерзопакостной ухмылочке, был весьма доволен произведенным на Ольгу эффектом.
– Привет! А я уже думал, что ты не придёшь.
Он легко спрыгнул вниз, и удар его кроссовок об пол словно бы вывел Прилепину из состояния ступора.
– Костя?! А что ты здесь…
Гронский грубо перехватил её, развернул к себе спиной, вывернул руку за спину, неприятно заломив большой палец, и приставил к горлу скальпель. Кажется, именно этим самым скальпелем она затачивала цветные карандаши для планшетных работ.
– Тихо! Давай без глупостей. Договорились?
– Договорились. – сдавленно прохрипела Ольга. – Но я не понимаю, что здесь…
– Сейчас будет немножечко больно. Потерпи, ладно? – С этим словами Гронский ослабил хватку и, слегка подтолкнув Ольгу вперёд, нанёс ей удар в затылок. Обрушившаяся боль была столь резкой и невыносимой, что она тут же потеряла сознание…
…Ольга очнулась от неприятного ощущения затекавшей в нос тёплой и почему-то вонючей воды. Она с трудом разлепила веки и мутным взглядом посмотрела перед собой. Костя, Константин Павлович стоял, склонившись над нею, и тонкой струйкой лил на лицо воду из бутылки. На полу россыпью белели выброшенные ромашки, подаренные Настей в знак благодарности за помощь в героической битве на Оредеже. «Так вот почему вода вонючая», – догадалась Ольга и, брезгливо поморщившись, попыталась поскорее утереть лицо. Не получилось: оказывается, руки её были заведены за спину и крепко перехвачены скотчем.
– Ну как, нормалёк? Оклемалась?
– Спасибо, Константин Павлович. Вы – сама любезность. – Голос Ольги звучал хрипло, но при этом отрешённо-бесстрастно. – Но, может быть, вы хотя бы теперь объясните…
– Нет, это ты мне сначала объясни! Ты ментов навела?
– Каких ментов?!
Гронский хлёстко ударил её по лицу:
– Не переигрывай, с-сучка. Ты ведь нарочно подвела под меня эту девку? Статья в газете была всего лишь повод, так? Ты просто хотела раздразнить меня этой своей студенточкой, чтобы проследить за моей реакцией, так?
Страшная догадка потрясла Ольгу:
– Подожди…. Так, значит, это ты?.. Убитая в лесу девушка – это ты?!! – Её губы предательски задрожали. Но пока не от страха, а скорее от досадливого
– А дальше для начала ты расскажешь, кто ты на самом деле и что тебе известно обо мне. Если будешь умницей и не станешь крутить – умрёшь быстро и легко. Я даже предварительно тебя не трахну. Тем более что ты не в моём вкусе.
– Что, только на молоденьких девственниц встает? – огрызнулась Прилепина.
– Нет, не только. К примеру, давешнюю твою студенточку я бы попользовал. Адресок, кстати, не подскажешь?
– Суворовский, 52. Там на вахте спросишь.
– Грамотная, – недобро усмехнулся Гронский. – Небось детективчики смотреть любишь?
– Ага! «Молчание ягнят» сто раз пересматривала.
– Смешно. Вообще, мне нравится, как ты держишься. Не надо было тебе в редакцию приходить. Ох, не надо!
– За что ты их… убил?
Повисла напряженная пауза. Гронский холодно посмотрел на Ольгу, отвернулся и вздохнул:
– Это не я убил. Это бесы. Те, которые во мне… Питер вообще идеальное место для бесов. Ни фига не культурная у нас столица – бесовская!
– Удобная позиция.
– Тебе бы такую! – оскалился журналист, ему явно не понравилась кривая усмешка, спрятавшаяся в углах Ольгиных губ. Однако уже в следующую секунду он весь как-то пообмяк и ссутулился. Гронский нервно достал сигарету, дрожащими руками и не с первой попытки прикурил и заговорил чужим, срывающимся голосом. Заговорил о своём, словно бы что-то объясняя и доказывая в первую очередь самому себе, оправдываясь перед самим собой:
– Знаешь, когда я эту девку, в парке Авиаторов… короче… завалил… то решил для себя: всё, уезжать надо отсюда. Валить к чертовой матери!.. И, веришь-нет, здесь, в этой глухоматери, за полгода душой почти совсем успокоился.
– Чем успокоился? Душой? – не сдержала насмешки Прилепина.
– Не перебивай, тварь!
За очередной вспышкой гнева последовал очередной удар в лицо. Голова Ольги откинулась назад, больно ударившись о железную стойку кровати: из глаз полетели искры, а во рту мгновенно почувствовался солоноватый привкус крови. Гронский же как ни в чем не бывало снова затянулся сигаретой и вернулся к прежней интонации:
– А тут… еду ранним утром по трассе. Гляжу: на остановке – ОНА стоит! Дашка! Или Вера Васильевна. Или та девка из парка… Теперь уже и не разберешь, всё так перепуталось! Ну, тут на меня и накатило…
– А кто такие Дашка и Вера Васильевна? – осторожно поинтересовалась Ольга, облизывая закушенную губу.
– Так… Знакомые, – неопределенно ответил Гронский.
И в этот момент в комнату постучались.
– Иоланта Николаевна! Я видела, как вы возвращались! Открывайте! Ужин готов! – донеслось из-за двери беспечное Раечкино.