Год 50-й: Расти из пепла
Шрифт:
– Настена, давай корову пока отдадим в общее пользование, а к осени я тебе новую телку пригоню, или у твоего отца займем на время.
А Настена и не спорила, хотя явно дома привыкла к молочной пище, ничего, ей в день крынки молока хватит, накажу приносить прям на хату, куда денутся, да и ломаться, ухаживая за животным в ее положении не стоит…
К полудню в село подъехали возы, груженные солью. Да и дружинники к вечеру возвернулись. Ну я им и дал втык, да и Юре попало от меня, а то, окунувшись в свою инженерную работу, чуть бунт не прозевал. Спору нет, в селе много сделано его руками, и после обеда я внимательно осмотрел налаженную мельницу, веялки и даже самодвижущуюся тележку с паровым котлом вместо двигателя.
– А плуг она потянет? – поинтересовался я.
Юра огорченно помотал головой.
– Нет, только
Вот те раз, а где у нас ровные дороги возьмешь, только по селу, ежели детей катать, ну, в крайнем случае, поможет при перевозке грузов в пределах Степанова, и то хлеб…
Дружинникам попало, так сгоряча, они правильно оценили обстановку и вовремя предупредили угрозу налета пришлой банды. Надо сказать, что мы учли горький опыт совхозских, и теперь постоянно выставляем одиночные дозоры у Лосиного брода, и в десяти верстах к югу от села на удобном для обозрения округи месте. С кургана видна вся проходимая местность на пять верст в ясную погоду, а мимо возвышенности все равно никто не пройдет, топи с обеих сторон поджимают. Вот два дня назад увидев дымок на кургане, наши дружинники и поперли к югу, оставив баламута Щербатого за народом приглядывать… Тот и присмотрел… вместе с Семенычем. Кастрировать его что ли? В смысле не Семеныча, зачем покойника кастрировать… Ну, я отвлекся, не пройдя и пяти верст от села, дружинники обнаружили в неглубоком овраге лагерь шайки, сидели ночи дожидались, нападать на село оно, конечно ночью сподручней, но неужели сигнального дыма не заметили, впрочем, теперь вряд ли и узнаем. Наши ребята подкрались незаметно, полуокружив лагерь, а часовой их даже не заметил, ну и шарахнули из всех стволов, собственно никакого боя и не было, просто покосили всех в крошку из автоматов, а гранатометчик завершил начатое, послав пару выстрелов в уже измочаленный лагерь. Добычи особой с трех десятков разбойников не взяли, вооружены они были плохо, а волочь на себе проржавелые стволы или охотничьи луки с чужих рук никто не захотел. Так что хоть я их и отругал по горячке, но вечером посидели в общинной избе, попили самогоночки, надо же было хоть как-то поощрить защитников отечества. Сидим значит, гуляем, я уже слегка набрался, еще трезвый химик спрашивает:
– К тебе Митькина баба не приставала? Я-то на день свалил на солеварню, чтоб не слушать ее гнусные бредни. Попивать бабенка стала, да вроде и погуливает на сторону, а как выпьет, так к моему дому подваливает и орет благим матом, мол, куда ее Митеньку подевали? Мол, она вся в охоте, а мужик ее поранетый неизвестно в какие места, и неизвестно где находиться, может уже в земле давно лежит. После продолжительного рева эта сука приговаривая, что ее вдову утешить найдется кому, уходит искать кавалера на ночь. Да ведь не сделаешь ничего этой мочалке, пользуется падла, что Митька твой друг, – возмущался Юра.
– Нет, ко мне она не подходила, наверное, побоялась выступать после того, как я с Семенычем разобрался, – ответил я. А про себя подумал, что влезать в семейные дрязги друзей самое препоганое дело. Митька вернется, пусть сам с ней разбирается, ну а если она дурра, и полезет такие песни петь у моего дома, то не посмотрю, что Митькина баба, разложим посреди села и ввалим кнутовья… Подумал и расстроился, даже пить перестал, видя мое настроение, и остальные застольники пить перестали, в общем, вовремя вспомнили, что дружинник должен нести службу в любое время суток, а поэтому напиваться до свинского состояния не стоит… Так что разошлись по домам еще засветло.
С утра мы с Юрой посчитали количество вывезенной на трактовую ярмарку соли, прикинули, хватит ли продуктов с учетом урожая на зиму, или стоит еще прикупить. Обсудили неизбежность поездки в степь за лошадьми и возможности приобрести там скот. Теперь мы с химиком почти каждый день объезжали важнейшие с его точки зрения участки, и обсуждали наши насущные проблемы. Так, в повседневных заботах летело время, не очень-то густой урожай зерновых собрали в течение недели. Наступало время сбора основной кормилицы крестьян – картошки, в огородах шел сбор овощей, в общем, народ трудился вовсю, а мне было скучновато сидеть на месте, конечно, я помогал жене, она как раз осваивала доставшееся хозяйство, обустраивая домашнее гнездышко. Но все это нудно – то принеси, это убери, петли воротные смажь, скрипят очень и так далее, нет, я бы кого-нибудь припряг поработать,
Я уже собирался с очередной партией соли съездить на тракт, проведать дядю Изю, но за день до намечаемого выезда, выйдя поутру на площадь, я увидел хромающего по сельской улице Митьку. Подбежал к нему, обнимаемся, да, здорово ему досталось, вон – одни кожа да кости, кривится от боли и одновременно улыбается, рад чертушка, что домой попал, а уж как я обрадовался, камень у меня с души снял Митяй, выжив после городских разборок.
– Ты чего телегу не мог взять у рябиновских? – укорил я его.
– Да там сворачивать, ждать пока лошадь найдут, пока запрягут я и так по тракту на телеге с возчиками натрясся, надоело, – отмахнулся Митяй.
– Я и так потихоньку, быстрей домой… – и он вдруг вопросительно посмотрел на меня, наверное, что-то в лице нехорошее увидел. Вот так, человек к своей бабе спешит, а эта прошмандовка…
– Ты, Митяй, домой пока не ходи, нехорошо себя твоя баба вела, пойдем ко мне, посидим, отдохнешь, я, что знаю, тебе расскажу, а потом сам решай, что с ней делать, и ободряюще похлопывая нахмурившегося приятеля по плечу, повел его в свой новый дом.
Опять мы собрались втроем, Юра повествует о сельских событиях происшедших в Митькино отсутствие, сам Митька смотрит задумчиво в потолок, лежа на кровати, а я пока помалкиваю, Настена хлопотала у печки и не мешала нашей беседе. Наконец, она вплыла в горницу, раскрасневшаяся и гордая, неся румяный пирог с рыбной начинкой, вот енто я люблю! Я без промедления достаю из сундука кувшин с прозрачным первачом. Пирог был вкуснейший, с начинкой из судака и сырого лука, а всю открытую верхнюю часть пирога покрывала корочка налимьей печенки. Ну вздрогнули, закусили ловко разрезанным Настенной, пышущим паром пирогом, вкуснотища… Выпили-повторили, и после второго стаканчика меня потянуло поговорить не о нашей обыденности, а о чем-то отвлеченном, например о прошлом.
– Вот скажи химик, ты же историю знаешь лучше нас, случайно ли эта комета кабыздохнула по шарику? – Юра помолчал, то ли собираясь с мыслями, то ли переваривая съеденное и выпитое.
– Вообще такие катастрофы на земле происходили с периодичностью в каждые семь тысяч лет, и каждый раз возникала новая цивилизация, представь себе: организуем здесь на месте новый прекрасный город, со своим правителем, своими законами, а умные люди вроде меня отпишут для потомков: – Правил ентим городом и этой страной Степан Первый и жил при нем народ в достатке и благоденствии… (я аж зажмурился от удовольствия)… Но ты дюже не расслабляйся, благоденствием пока и не пахнет (да, не надо о грустном). Митяй, явно не прислушивался к нашему разговору, а думал о чем-то своем, понятно о чём, о бабе своей шелапутной, прикидывал, как с ней поступить. Внезапно он резко встал, и не говоря ни слова вышел из горницы. Мы с Юрой переглянулись.
– Как думаешь, сразу прибьет, или попользуется еще? – Юра почесал плохо выбритую щеку и говорит: – По-моему, вообще не накажет.
Ошиблись мы оба, попользоваться-то Митька попользовался, но не без моей помощи отдал ее на следующий день в дом ее хахаля – местного плотника Петьки. Вот теперь ему придется и свою жену кормить, весь выводок своих детей и еще неслабый довесок – бывшую Митькину бабу. А поделом, теперь уж Петьку «на сторону» не потянет. Да и не выдержит он долго на своих не очень густых харчах с двумя бабами… Как говорил Юра, создадим прецедент, для остальных послужит уроком, а то завели по две бабы некоторые, когда у нас холостых мужиков уже излишек. Думают, что общинный харч незыблем и постоянен, и делить его будут по числу едоков в семье, а вот хренушки, по осени поделим, конечно, как и обещали и вспашем общиной, вот только по весне сеять будут только по своим наделам. А плотнику тоже твердый оклад положим, мигом от лишних баб все многоженцы избавятся, иначе с голоду подохнут. И уже пора решать проблему с лошадьми, осень на носу, сеять озимые скоро приспеет время, а лошадей не хватает.