Год активного солнца
Шрифт:
— Если он действительно хотел помочь Лексо, так не сказал бы того что сказал, — наконец-то заговорил Резо.
— Так нельзя рассуждать, — возразил Важа.
— Ты всегда заступаешься за Левана, — заметил Нодар.
— Я не оправдываю Левана и не виню его. Это такое дело, что нельзя говорить, не подумав.
— Я много думал, но не нашел оправдания поступку Левана! — упрямо твердил Резо.
— Тогда давай рассуждать: по закону Леван правильно поступил или нет? — спросил Важа.
— По закону — да! — согласился Нодар.
— Это тоже еще вопрос! — отмахнулся Резо.
— Нет,
— Да, что правда, то правда, по закону он поступил правильно! — снова подхватил Нодар.
— Еще раз повторяю: надо проверить, был сталевар виноват или нет. Кроме того, что случилось бы, если в данном случае исходить из позиций не только законных, а и человеческих? Что потеряли бы громадный завод и все государство, если бы Лексо Арчемашвили получил пенсию на тридцать или на сорок процентов больше? Скажи, Важа, что ты молчишь, разве разрушился бы от этого Руставский металлургический завод? А я утверждаю: ничего бы не случилось. Видишь, ты не знаешь, что и сказать. Не хочешь обвинять Левана, но другого ответа быть не может. Не так ли? Что, ты язык проглотил?
— Ты не прав! Он поступил так, как считал нужным. Поступил правильно, по закону. Это дело совести. Одни умеют лгать во спасение, другие не умеют.
— А как бы ты поступил на его месте? — У Резо странно изменился голос.
— Я?.. — растерялся Важа.
— Да, ты!
— Трудно так сразу ответить… Не знаю, как бы я поступил. Заранее ни один человек не может знать, как бы он поступил в критический момент своей жизни.
— Ты просто не хочешь сознаться, упрямишься, а сам прекрасно знаешь…
— Может быть, но не надо забывать и о том, что я — Важа Двалишвили, а он — Леван Хидашели. Мы можем по-разному смотреть на одно и то же. Факт, что Леван поступил законно.
— Ты Левана любишь и никак не хочешь здраво оценить все. Ну хорошо! Я поставлю вопрос иначе. Как ты думаешь, месяц назад Леван поступил бы так же?
— При чем тут месяц? — удивился Важа.
— Так и быть, разжую тебе: как бы он поступил, если бы не был представлен к званию Героя?
— Резо, ты понимаешь, что говоришь? — вскочил Важа.
— К сожалению, понимаю!
— Резо, нельзя говорить о таких вещах, не имея веских доказательств, решать так, одним махом… — вмешался Нодар.
— Я знаю, о чем говорю, и отвечаю за свои слова. Налей, выпьем еще…
— Левана я знаю восемь лет, — сказал Важа. — Я видел его и в худших ситуациях. Он бы не пошел на такой шаг из-за звания Героя Труда. Может быть, он ошибается, но верит, что поступает правильно.
— Вот не думал, что ты такой наивный! — насмешливо сказал Резо и выпил залпом вино. — Для него самое главное сейчас — получить Героя.
— А может быть, ему важно не само по себе звание Героя, а все, что из этого вытекает? У него большие планы, — задумчиво проговорил Нодар.
— Какие же это у него планы?
— Я сам не знаю.
— А если не знаешь, так лучше молчи.
— Не знаю, но верю! — Нодар ударил по столу кулаком. — Однажды Таль пожертвовал Ботвиннику ладью. Кто-то в зале спросил у Лилиенталя, видит ли он цель в этой жертве? Лилиенталь ответил: не вижу, но верю. Понятно?
— Медико! Если собираешься дать нам жаркое, так давай наконец! — вдруг, разозлившись, закричал жене Важа.
Медико принесла жареное мясо с картофелем на большой сковороде, молча поставила на стол и снова ушла на кухню.
— Берите, ребята, пока горячее.
Нодар взял только картошку.
— Ты чего, вегетарианец? — пытался шутить Важа.
— А ну, позвони еще раз, может быть, пришел? — сказал Нодар вместо ответа.
Не успел Важа встать, как зазвонил телефон.
— Слушаю! — сказал Важа громко и тут же поднял руку, давая понять друзьям, что это Леван. — Хорошо, приезжай скорее…
В больницу Леван явился поздно, от усталости почти потеряв способность волноваться. Он вошел в кабинет дежурного врача.
— Садитесь! — не взглянув на Левана, сказал дежурный врач, сухопарый сорокалетний мужчина с беззаботным выражением лица. Он сидел в удобной позе, закинув ногу на ногу, и читал газету.
Леван сидел перед ним, а он невозмутимо читал. Откуда-то доносились стоны больного, но и это, казалось, не могло оторвать врача от его газеты.
— Нато! — вдруг неожиданно закричал врач.
В комнату вошла сестра.
— Что случилось, кто там орет наверху? — спросил он, не отрываясь от газеты.
— Это Натенадзе, тот, у которого сломана нога.
— Морфий в третью палату! Чтобы я голоса его не слышал больше!
Левану надоело это демонстративное хамство, он встал и произнес с расстановкой:
— Может быть, вы соизволите все же обратить на меня внимание?..
Врач отложил газету и не торопясь оглядел Хидашели.
— Кого вы хотите навестить?
— Лексо Арчемашвили, сталевара, которого привезли к вам несколько часов назад.
— Он на этом же этаже, можете пройти, только имейте в виду, что больного волновать нельзя.
— Не стоит, наверное, идти в палату. Я просто хочу знать, каково его положение?
— По словам главного врача, ногу, наверное, не ампутируют, но работать по специальности он больше не сможет.
Леван встал и, не попрощавшись, вышел из комнаты. В коридоре он увидел Арчила и Васо. Здесь же на диване сидела жена Арчемашвили.
Увидев начальника смены, Васо смутился, капли пота заблестели на его лбу. Когда Васо прочитал в акте заключение Левана, он не поверил своим глазам. В представлении мастера Хидашели был каким-то удивительным, сильным человеком, способным взять на себя всю вину. А теперь это божество рухнуло. И Васо показалось, будто он потерял что-то очень дорогое. Он даже не мог понять, чем больше огорчен: трагическим случаем с Лексо или поступком Левана? Васо молча глядел на Хидашели, но не сдвинулся с места. На глазах у него выступили слезы. Ему было стыдно за Левана. Арчил тоже жалел Лексо, но не считал возможным осуждать начальника смены, ведь тот сказал правду. Арчил подошел к Левану, шепнул ему, что главный врач обещал, будто ногу не будут ампутировать. Леван кивнул. Потом взял Арчила под руку и повел в конец коридора.