Год Барана. Макамы
Шрифт:
Последний куплет допевали все вместе, сидя рядом, обнявшись.
— Глупая все-таки песня, — поморщился Москвич. — Может, еще что-нибудь споем? Я лет двадцать не пел.
Спели. И “Выхожу один я на дорогу”. И “Учкудук”. И даже многострадальные “Подмосковные вечера”. В конце Москвич, попросив не смеяться, если вдруг забудет слова, спел Strangers in the night. Слов не забыл. Ему хлопали,
— Интересно, а почему наш водитель ничего о себе не рассказал, — спросил Москвич, когда все отхлопали.
— А что о себе рассказывать? Биография бедная. Не то что у вас. Ехал в том самом автобусе. Который потом вот тут закопали. Не доехал, получается. Потом там временно отпустили, по той же системе, как присутствующего товарища Кима, сказали: иди, повози еще немного туда-сюда. Я говорю, я не умею. Они говорят, кто у нас побывал, теперь все умеет, может даже в космос слетать. Да, вернулся, быстро сдал на права, “Нексию” взял в аренду, на хлеб хватает, спасибо.
— Ясно. А та женщина, которая ехала с нами, а потом ушла?
— А, — махнул водитель. — Никуда она далеко не ушла.
Сунулся в машину, зажглись фары дальнего освещения.
Вдали стала видна женская фигура в белом. Постояла, отошла в темноту.
— И другие сопровождающие лица… — пробормотал Москвич.
Повернулся к Киму:
— Что теперь у нас по программе? Костер развели, сказки рассказали, песенки спели. Что еще?
Ким молчал.
— Кажется, светло становится, — сказала Принцесса.
— Но вот и утро в розовом плаще росу пригорков топчет на востоке…
Ким посмотрел на Принцессу:
— Так что вы решили?
— Попытаюсь…
— А вы?
Москвич пожал плечами.
— Да нет, наверно. Я туда, к Кучу. К Кучкару. Может, он сочинил там какие-то новые сказки. А что мне возвращаться? Да и некуда.
Помолчал.
— Скажите, Тельман, а там задниц нет?
— Там — нет.
Тишина.
— Смотрите…
Песок начал светлеть.
— Смотрите! — повторила Принцесса.
Она стояла, показывая на восток. Вначале казалось, что там кто-то зажег еще один костер, только нестерпимо яркий. Поднялся Ким. Запинав угли песком, подошел водитель.
— Вы-то, наверное, уже привыкли к этому, — повернулся к водителю Ким.
— Привык — не привык, а солнце — это, все-таки…
— Красота… Как красиво... Подождите!
Сбегала, вернулась с мобильником.
Поджала губы:
— Нет, на снимках все равно не так…
Сияние уже выплеснулось с востока и затопило пески; лужицы синеватых теней испарялись; люди застыли, только ветер шевелил волосы и одежду.
Один Москвич все еще сидел возле засыпанного костра, глядя на обгорелые ветки, торчавшие из песка.
Машина марки “Нексия”, из Бухары. В машине шофер и клиенты, которых он подобрал в Бухаре и теперь везет в Ургенч со средней скоростью 110 км/ч, кроме тех случаев, когда нужно объезжать барханы, наплывавшие на асфальт. Тогда он сбавляет скорость до 80 и цыкает языком. Проехали порядочно, подъезжают к Турткулю.
— Здесь мобильный уже ловит, — поворачивается к клиентам.
Женщина сзади расщелкивает сумку, достает мобильный.
— Алло, Хабиба. Хабибочка… Доченька, это я, мама. Да, приеду скоро. Да, скоро-скоро. А что тебе привезти? Зайчика? Какого? Такого? Бабушку позови. Да, зайчика привезу и чупа-чупс. Бабушку, говорю, позови!
Дремавший кореец открывает глаза, долго оглядывает всех, по-детски моргая. Он тоже сидит сзади. И еще одна женщина спереди. Три клиента, одного так в Бухаре недобрал. Но эти сами торопили: поехали, поехали. Ладно, тогда с носа будет больше, что же водителю, самого себя наказывать? Согласились.
Вот еще один бархан, водитель сбавляет скорость, объезжает. Слышно, как хрустит придавленный песок. Снова газует, стрелка ползет к ста двадцати. Машина летит; блеснув на солнце, сворачивает, исчезает.
Ташкент, ноябрь 2009 — октябрь 2010