Год белой кометы
Шрифт:
Как-то в один из вечеров она поделилась с Максимом Петровичем этими мыслями и тот, удивленно приподняв очки и оторвавшись от журнала, ответил:
— Никогда не подозревал в тебе столь глубокого философа… интересно…
Отложив журнал в сторону, подняв глаза куда-то вверх и, как будто читая что-то там, на белом потолке, Кирилов продолжил ее рассуждения.
— Понимаешь, попадая в другой, чуждый мир люди ведут себя абсолютно по-разному. Я наблюдал это многократно. Одни пытаются слиться с эти миром, попробовать его понять, жить его жизнью и проблемами. При этом они сами основательно меняются очень во многом.
— Например?
— Например, весьма характерно поведение наших групп туристов за границей. Как правило, уже через день, другой они начинают петь хором все знакомые с детства песни нашей страны, даже если до этого никогда не пели и не любили это занятие вообще! Как думаешь, почему?
— Защитная звуковая оболочка, которая заменяет привычную среду обитания? Что-то подобное делают некоторые насекомые, когда их помещают в незнакомое место…
— Вот-вот! Точно! А ты зайди в комнату, где работает Катенька Малахова. Точь в точь — двор дома ее родителей в Галаевской. Только вместо забора она огородила себя от мира шкафами. Чисто хуторская психология: подальше от посторонних взглядов, мой дом — моя крепость и запретная для других территория, жить только для себя…
— Если ты прав, то приняв твой мир и поняв его, я тоже должна со временем измениться?
— В чем-то да…Но и часть своей Вселенной ты все равно перенесешь с собой.
Он обвел рукой полки с комнатными растениями: Чем не твой лес? Кстати, мне нравится.
— Я заметила. Между прочим, если то, что ты сказал о Катеньке, правда, я думаю, что Малахову с ней будет ох как непросто…
— Ему уже непросто. А все же интересно, откуда такой вывод?
— Похоже, она всегда жила только для себя и Саша для нее — это прежде всего собственность, которая постоянно должна быть при ней. А Саша, ты же видишь, душа нараспашку, готов поделиться со всем миром последней ниткой, готов сутками вылизывать телескоп, не деля время на рабочее и личное. Катя этого не понимает и требует от него такого же отношения к жизни, как у нее. Это может когда-нибудь привести к трещине в отношениях…
— Она, между прочим, по этой же причине терпеть не может Гармаша.
— Ну еще бы. Дурной пример для Малахова, тем более, у Гармаша в этом смысле полное взаимопонимание в семье.
Их беседу неожиданно прервал дверной звонок. Серафима вышла открывать и вернулась на кухню вместе с Малаховым.
— Смотри, Максим, безгрешная душа, только что мы ему перемывали кости и он тут же явился во плоти!
— Безгрешный мужчина- это как-то грустно, — заметил Малахов.
— Как Катерина? Что вместе не заходите?
— Она… — Малахов замялся… — не очень здорова, вы знаете. Я чего зашел-то? Мы свою часть профилактики закончили и хотелось бы вырваться на пару недель в отпуск, съездить с Катериной к моим родителям. Отпустишь?
— Отпущу. Кого за себя оставишь?
— Да, в общем-то и не надо никого за себя оставлять. Мы все сделали. Ну, если хочешь, пусть Гармаш повоюет.
— Справится? У вас там все с гонором, а Володя имеет, прямо скажем, не самый большой стаж. Не поймут…
— На
— Ну ладно, будь по-твоему… хотя ничего ваш Макаров никогда не поймет. Вот если я ему оклад урежу, тогда может быть! Давай так, проведи завтра еще одну последнюю проверку и можешь лететь в родовое гнездо.
— Чаю налить? — прервала их беседу Серафима.
— И с грушевым пирогом!
— Сегодня — пирог с грибами.
— Это вообще деликатес! — обрадовано воскликнул Саша и плюхнулся на стул рядом с Кириловым, — жаль, что я не принес…
— Еще чего! — сердито возразила Серафима. — Чай и только чай! До самых наблюдений вашей кометы!
24
Гармаш почувствовал что-то неладное уже через несколько минут после начала последней проверки. Телескоп переходил в режим сопровождения объектов как бы нехотя, слишком медленно и, как только сработали электромагнитные муфты следящих электромоторов, начал плавно раскачиваться из стороны в сторону. Володя немедленно позвал к пульту Малахова, который следил в это время за показаниями приборов релейной станции.
— Саня, телескоп раскачивается, как пьяный, наверное что-то не в порядке с усилителями.
— Не надо было протирать контакты разъемов спиртом! — пытался было отшутиться Малахов, но взглянув на мечущиеся стрелки контрольных амперметров, почти выкрикнул:
— Быстро «стоп», жди меня!
Он поднялся к пульту и на минуту замер, пытаясь оценить обстановку. Телескоп уже остановился.
— Володя, давай еще разок и спокойно.
Гармаш снова нажал кнопку пуска и телескоп опять двинулся, набирая скорость, но вскоре снова началась та же совершенно невероятная раскачка.
— Еще раз стоп! — Малахов не мигая смотрел на Гармаша несколько секунд, потом спросил: — Что заметил?
— Заметил, что раскачивание идет только по высоте.
— Правильно. Значит неисправность сидит именно в канале управления высотным приводом. Будем проверять все последовательно…
…Они работали уже несколько часов подряд, но обнаружить что-либо существенное им не удавалось. Кроме двух-трех недостаточно затянутых клемм и небольшого разбаланса усилителя управления двигателем они ничего не нашли и оба прекрасно понимали, что это не может быть причиной столь серьезной неприятности. Оба очень устали, но продолжали поиск неисправности, не желая сдаваться странному случаю, который как будто насмехался над ними и специально не давал понять, откуда возникло столь нетипичное явление. Время летело незаметно и Малахов удивился, что так быстро промелькнули двенадцать часов поиска.
Он предложил немного отдохнуть и вызвал дежурного электрика.
— Сережа, посмотри, может быть это где-то в ваших цепях?
Сережа, неохотно покинувший в три часа ночи теплый диванчик дежурного помещения, долго не мог понять, что от него требуется. После подробных объяснений он сонно зевнул и махнул рукой:
— Не, это управление, чего там в моторе может быть. Крутится, значит работает. Ладно, я проверю…
Он скрылся за дверью, а Гармаш, проводив его взглядом, сказал:
— Знаешь, Саня, это что-то до тупости простое. Я уверен, что это не в наших блоках.