Год Быка
Шрифт:
Наверно, улетел по делам! – решил человек.
Однако потуги хозяина оказались не напрасны. Все кошки встрепенулись, ища птицу на крыльце и под ним, изумлённо озираясь по сторонам и с подозрением поглядывая на Платона. Они поочерёдно заглянули даже под ступени крыльца. Соня даже подошла вплотную и заглянула ему, чуть ли не в рот, ища в этом дупле заливистую птицу.
А хозяин продолжал изощряться на все лады.
А мудрая Муся встала рядом с Платоном, словно с укоризной заглядывая в его глаза.
И только самый молодой, котёнок
И вообще, Платон обратил внимание, что он всё чаще и дольше находился в одиночестве. Дети в гости приезжали редко, самый младший, Иннокентий, постоянно был занят работой, учёбой и Кирой. Коллеги по работе, с которыми, правда, он и не жаждал общения, сидели отдельно от него. Даже его короткий отпуск не совпадал с отпуском жены.
Поэтому иногда Платон стал вслух разговаривать с самим собой.
Ну, как не посоветоваться с умным человеком?! – сам с собою шутил одинокий волк.
И он вовсе не унывал, ибо никто и ничто не мешало его мыслительным процессам и творчеству.
Первые дни отпуска Платон посвятил подготовке своей дачи к празднованию 105-летия своего отца Петра Петровича. Но из-за кризиса в этот раз решили ограничиться лишь самыми близкими, дорогими родственниками – детьми.
К тому же Ксения, из-за перепада давления и температуры, или из-за возраста, стала часто хандрить. Особенно это выражалось в участившихся беспредметных спорах с мужем.
Платон даже как-то поинтересовался у жены:
– «Почему-то, когда я начинаю говорить, у тебя закрываются уши, а открывается рот?!».
Только во время еды наступало временное затишье. Но и тут Платон заметил, что с женой творится что-то неладное. Она стала задумчивей, грустнее, иногда даже плаксивой. Более того, в её поведении стали проявляться откуда-то взявшиеся новые, далеко не лучшие, странные привычки.
Особенно это стало заметным во время обеда.
Ксения, о чём-то своём глубоко задумавшись, ела суп, как сумасшедшая.
Низко наклонясь над тарелкой, вытаращив глаза, она кидала в рот ложку за ложкой. А в конце она вообще ела, наверно, как в Кащенко: пыталась ложкой собрать суп в кучку, будто бы это второе блюдо, подгребая сначала слева, потом справа, и лишь затем зачёрпывая ею жидкость. Видно было, что она в этот момент себя не контролировала и не заботилась о том, как выглядит со стороны.
Не лучше обстояло дело и с поеданием второго блюда. Она ела салат не менее странно, чем первое, пытаясь, чтобы в каждой ложке, поднесенной ко рту, находились бы все его компоненты. Как будто от перемены мест слагаемых может измениться сумма съеденной, в её тарелку положенной, порции.
Да-а! Что-то с ней происходит?! – задумался про неё Платон.
– «А Бог всегда наказывает тех, кто обижает его ангелов!» – неожиданно вдруг выдал правоверное рогатый из чрева.
Лишь вечером поздний концерт по телевизору свёл супругов вместе за одним столом. Поздно и в одиночестве ужинавший Платон был вынужден присоединиться к жене, впившейся в экран.
Тут-то он заметил, что молодые исполнители поочерёдно дружно доят микрофон. Можно было подумать, что находишься на смотре художественной самодеятельности профессиональных дояров и доярок.
– «Они готовы с экрана даже жопу свою наизнанку вывернуть, чтобы показать, что у них в кишках!» – не выдержал экранных кривляний полуголых девиц Платон.
По окончании концерта показали закулисную мышиную возню вокруг фестиваля, где импозантные старпёрдзы с длинноногими старгёрлзами толпились у главного входа. Но критик этого уже практически не видел, так как вышел на кухню.
Со второй недели отпуска Платон возобновил участие в футбольных баталиях, кои он пропустил полностью в прошлом году.
Поначалу он играл осторожно, не выкладываясь, как раньше, причём теперь больше помня о гипертонии, а не о больных суставах.
В первых двух играх он отметился по голу в одно касание, забив с левой и правой после многоходовой комбинации их, в общем-то, неудачной, из-за изобилия малолеток, команды.
И это было очень кстати для плавного втягивания в любимый им процесс.
Почти также уже полностью втянулись в свой процесс и все кошки.
Сверхактивный Тимоша в основном играл с кошками. Больше всего конечно доставалось младшей кошке Соне, потом уже среднему коту Тихону. Тимоха практически не играл с самой старшей Мусей, которая пока держала его на расстоянии.
А когда кошки уставали и разбегались от Тимоши, он играл с Платоном, а то и просто ошивался вокруг него, смотря и изучая, как тот работает.
То он тёрся около ног хозяина, то мешал ему идти, путаясь в них же, застревая в них и невольно получая толчки от них.
То он лежал в тени, даже лопаты или доски. То подходил совсем близко и внимательно смотрел, что и как Платон делает.
Любопытство и смелость малыша были беспредельны. Но ещё большей была его преданность хозяину. И эта преданность очаровала не только домашних Платона, но и соседей по даче, которые теперь всё время говорили ему с доброй улыбкой:
– «Смотри, как он за тобой бегает! За своим папой!».
Ложась на колени к «папе», Тимоша смешно вплотную прижимался своей мордочкой к его ногам, издавая при этом ещё и тонкий писк, подчёркивая свою преданность и благодарность.
По вечерам, ещё в светлое время, Тимошка помогал Платону поливать огурцы в парнике. Он словно проверяющий ходил от растения к растению, всматриваясь и внюхиваясь, слизывая с их листьев капельки воды. Иногда, чуть попадая под водяной веер от лейки, тут же стряхивал с себя капли воды и отходил в сторону.