Год Быка
Шрифт:
По этому поводу уже на следующий день Ксения иронизировала о вчерашнем:
– «У нас получилось, как в том старом стихотворении: Хорошо быть кошкою, хорошо собакою – где хочу – пописаю, где хочу – покакаю!».
Июнь для Платона получился весьма успешным, насыщенным, плодотворным и богатым на положительные эмоции.
Но вот его двухнедельный отпуск закончился. Из-за неотложных семейных дел он утром заехал с дачи сначала домой, а потом уже на работу, опоздав на неё всего на час. Но встретили его нормально.
Говорящая по телефону Надежда – приветливой улыбкой, а играющие на одном компьютере азартные – только неприветливыми затылками, да плюс коротким любопытным взглядом Гудина – как Платон выглядит и во что одет.
Ответный взгляд Платона невольно упал на загорелую кисть руки Гудина. Её холёность и волосатость явно выдавала бездельника.
И теперь, после отпуска, как и раньше, Платон совершено не разговаривал с Гудиным, даже не замечал его. Тот отвечал взаимностью.
Увлекаемый в своё производственное помещение начальницей, сразу же и бесцеремонно обрушившей на отпускника задания, Платон опрометчиво оставил свой рюкзак у неё в кабинете.
Возвращаясь, он нарвался на неприязнь к себе Гудина, проявившуюся в риторическом вопросе к Алексею:
– «А чей это мешок здесь лежит?!».
– «Арсений! Твой, что ли?!» – повторил он сакраментальное Алексею и его сыну Арсению.
Тот был подсунут Ляпуновыми старшими, не справлявшимися с внуком, на работу Ляпунову младшему. И это было понятно.
Неотягощённый интеллектом, Арсений рос очень высоким. В перекормленном, но недоразвитом и недовоспитанном Арсении естественным, или даже удивительным образом сочетались природный гигантизм с искусственным, компьютеризированным дебилизмом.
Даже ставка на традиционные в семье Ляпуновых занятия скрипкой не поднимала интеллекта Арсения и его авторитета даже среди его ближайших родственников.
Из его уст можно было услышать и взрослые термины на компьютерную тему, и не по возрасту детские взрослые глупости.
А ведь речь – главное в культуре человека! Человек правильно, без особых ошибок и изъянов говорящий на своём родном языке, уже может считать себя вполне культурным. Во всяком случае, это её база. Ибо, правильное употребление, использование родного языка невольно приводит и к правильному его толкованию, поведению, действию! – рассуждал сам с собою Платон, невольно слыша перлы внука гения.
Каждый день теперь Платон уходил чуть раньше с работы, чтобы успеть на дачу на футбол. А утренняя электричка вовремя привозила его до Электрозаводской, и через Курскую он вовремя прибывал на работу.
Платон обратил внимание, что, как минимум второй, а то и третий и четвёртый год, зайцев в электричках стали не отлавливать и штрафовать, а просто… «обилечивать».
Идём к цивилизации! – сделал он преждевременный вывод.
Тут же в электричке, делая очередную запись в блокнот, писатель-историк с удивлением обнаружил, что на запястии его левой кисти появились мелкие пигментные пятна, проявившиеся в правильный квадрат – знак археологических раскопок древних городов и других памятников древности.
Заканчивался июнь с его почти сентябрьской погодой.
– «Ce la vie… и плохая погода!» – подвёли итог месяца поэт и писатель.
Начался июль. Утром, заперев калитку и посмотрев по мобильнику время, поняв, что он не опаздывает, Платон меж ягодиц издал прощальный гудок и двинулся в путь, в конце которого его ждали коллеги по работе.
Уже с утра Надежда голосисто и бесцеремонно попросила Платона убрать с его стола накануне вечером кем-то оставленные чайные принадлежности. Однако напоролась на твёрдость:
– «А у нас всех господ ликвидировали ещё в семнадцатом! Кого расстреляли, кого повесили! А это, что? Недопитки недобитков? Рецидив? Тогда будем травить… биологически активными добавками!» – захохотал он в лицо начальницы.
Той пришлось, сначала молча ретироваться, а позже привычно самой прибрать за свиньями. Но Надежда обиделась и затаилась для реванша. И шанс ей представился в обед.
Доедая банан, Платон взялся за телефонную трубку в кабинете начальницы, которую тут же прорвало, как ржавую канализационную трубу:
– «Платон! Ты бы хоть руки помыл!».
На что юморист сразу нашёлся:
– «Конечно, помою… после трубки!».
После такого ответа наскоки на литератора прекратились, и он спокойно доработал до конца трудовой недели.
Поначалу июль по погоде стал продолжением июня. Более того, в субботу вечером, 4 июля, было менее 8 градусов тепла. А вкус воздуха напомнил Платону послеоктябрьский.
– «Ой, как хорошо!» – вышла Ксения на улицу, поёживаясь.
– «Хоть и холодно!» – добавила она.
– «Да-а! Что ты хочешь? Лето всё-таки!» – резюмировал муж, поглаживая сидящего на руках Тимошку.
А тот продолжал удивлять и радовать хозяев. Утром во время бритья он лапой проверял качество работы Платона.
Позже, требовательно орущему котёнку, Ксения была вынуждена дать лёгкую затрещину. Тот оскорблено и удивлённо отскочил от неё и сел, пытаясь умыться после прикосновения неверной руки. Через плечо он обернулся на женщину, с укоризной и даже брезгливостью взглянув на неё внимательными человеческими глазами, словно говоря ей: Ну, ты, тварь земная! Как ты смеешь меня обижать?!».
Ксении стало даже не по себе и жутко от такого взгляда котёнка.
Поскольку июльская погода всё ещё продолжала июньскую, Платон даже не огорчился, что никто из детей не сможет к нему приехать в эти выходные. По вечерам были всё те же восемь градусов тепла, и лил дождь, особенно в воскресенье 5 июля.
И лишь в первой половине субботы Платону и Ксении удалось пройтись по магазинам, собрать клубнику и сыграть в настольный теннис.
Остальную часть дня, далеко за полдень, укрывшись от дождя в своём любимом большом шалаше, Платон смог кое-что помастерить.