Год Быка
Шрифт:
Да и свои футбольные кроссовки он надел на простые носки, обойдясь в этот раз без щитков и гетр, закрывавших икроножные мышцы.
Это давало ощущение некоторой свободы и бесшабашности, что впоследствии и сказалось на его игре.
Когда Платон, как всегда, прикатил на футбол на велосипеде, команда, за которую его взяли, уже проигрывала четыре мяча.
За соперников выигрывали Алексей Грендаль и два моложавых мужчины, разбавленные одной девушкой и одним мальчиком.
Платон же присоединился к 14-летнему подростку, двум мальчишкам 10-и
Даже теперь силы были всё ещё не равны. Но игра пошла. Платон вышел на поле каким-то решительным, даже агрессивным. Его левое бедро за четыре дня отдыха несколько поджило. И он, понимая, что вскоре опять потянет мышцы своего недолеченного левого бедра, лихо взялся за дело.
Несмотря на преимущество соперников почти во всех компонентах игры, Платон забил подряд три отличных гола. Причём третий – с пенальти, сильным ударом в правую от вратаря девятку, гордо завершив реабилитирующий его удар фразой:
– «Вот так надо забивать пенальти!».
Такое неожиданно бурное начало вызвало на лице Алексея Грендаля сначала загадочное удивление, а потом гордость за своего старшего коллегу-ветерана. И у соперников всё посыпалось.
В итоге игра в присутствии Платона закончилась со счётом 17:8 в пользу его команды. А сам он забил шесть голов, сделав ещё и пять результативных передач партнёрам.
Во время игры Платон видел на лицах соперников неожиданно удивлённый испуг. Они, конечно, давно слышали, что дядя Платон когда-то хорошо играл в футбол, но то, что он сделал сейчас, в возрасте…?
А на лицах партнёров он с удовольствием читал радость и гордость за своего старшего товарища – наставника, хорошенько тряхнувшего стариной.
Такой неожиданный поворот событий ещё больше поднял его настроение. Он понял, что сейчас играть без щитков ему стало удобнее, так как он стал чувствовать себя легче, спокойней и уверенней. Теперь нога за ногу не задевала щитками, которые не мешали выделывать даже замысловатые финты. В общем, на поле он чувствовал себя Златаном Ибрагимовичем, правда, теперь играющим за испанскую «Барселону».
Платон видел, как соперники стали опасливо жаться к своим воротам, не рискуя вступать с ним в единоборства в середине поля. Но и тут их ожидало получение в своё тело пушечного удара мячом от деда. Но тот старался бить наверняка, в незащищённые части ворот, минуя тела соперников.
А ведь эта игра могла и не состояться. Ведь Ксения, в оправдание ею не вовремя выстиранной футбольной формы, отговаривала мужа от похода на футбол тем, что днём прошёл дождь и на поле будет грязно. Но ещё по дороге со станции Платон видел, что земля практически везде просохла.
Поэтому он смело поехал на футбол, и правильно сделал, так как уже поздним вечером разразился сильный ливень и следующий футбольный вечер был бы в любом случае пропущен. А ведь футбол для Платона и был его настоящей жизнью.
Поделившись с женой её мало интересующей радостью, Платон был перебит супругой на более интересный рассказ об уже уехавшей Анастасии.
Днём Ксения успела остановить Настю в попытке допить компот и слямзить последний малосольный огурчик лишь патетической фразой:
– «Насть! Давай оставим это Платону!».
На что та вынуждено и обиженно согласилась.
– «У нас в семье вообще с Кешей есть негласное правило – всё лучшее и последнее – папе и мужу! Платон ведь бессребреник! Он всегда всё отдаёт другим, даже самое последнее и вкусное!» – несколько смягчила она ситуацию этим откровенным объяснением.
– «Да, да!» – опять вынужденно согласилась смущённая Настя.
– «Он ведь ещё с детства был этим обделён!» – закинула Ксения увесистый булыжник в огород Анастасии.
Но та никак не прореагировала, толи не поняв, толи не став развивать опасную для себя тему.
Платона удивили и даже шокировали такие откровения жены.
Ведь действительно, он с детства был приучен родителями и привык уступать и отдавать всё лучшее и последнее младшей сестре.
Именно поэтому со временем его юная головка стала рождать различные идеи и уловки, обеспечивающие его интересы.
Он стал ловчить с сестрой и родителями, обманывая, вернее обхитривая их, блюдя свои личные интересы. И хотя это было чуждо его нутру, генам и даже воспитанию, но жизнь заставляла его приспосабливаться, хоть как-то парируя вопиющую несправедливость.
А острый ум мальчишки и позволял ему это с успехом делать.
И это незаметно перешло во взрослую жизнь, в частности во взаимоотношения с Настей.
Платон всегда обманывал или переигрывал лишь тех, кто пытался обмануть его. А с людьми честными всегда был принципиально честным и даже жертвенным, поощряя их на ответное.
Вот и здесь, на даче, Платону удалось спасти от Насти клубнику и вишню, оставив ту лишь на недоступной для Насти высоте и вынудив её обратить свой алчный взор на соседскую у забора. Он отдавал ей в неограниченном количестве ненужные ему иргу и любисток, позволив ей собрать сколь угодно от изобилия много малины, держа пока нетронутой чёрную и красную смородину.
Думая о сестре, Платон, как последний, убирал со стола.
– «А чего у нас тряпки не видно, которой со стола стираем?!» – крикнул он с кухни жене.
– «А я ею мыша ловила!».
– «А-а! Ты в ней его замочила!».
– «Да, нет! Я не мочила его!».
– «А-а! Ты его сухим убила!» – неожиданно кончил свою шутку Платон.
Кошки старались вовсю. Лето набрало силу, подросла и всякая нечисть.