Год Быка
Шрифт:
Студенческая жизнь наложила свой отпечаток на привычки Вячеслава. Он, например, хорошо одевался, даже став стилягой. Достаток в семье позволял ему стричься и причёсываться в «Метрополе», и активно участвовать в вечерах и вечеринка с девушками, в том числе и tete-a-tete на своей теплой даче.
Прошли годы, половое созревание юноши завершилось, а вместе с ним возникли и новые потребности и чаяния. И кукушонок Вячеслава стал постоянно присматривать подходящие гнёзда.
Имея вкус и будучи привередливым, он не бросался на кого попало, а выбирал. И его внешние данные позволяли делать это. Но решающей всегда оказывалась его влюбчивость. Он пользовался успехом у девушек и женщин, часто меняя их, как впрочем, и они его.
Отсюда у влюбчивого Славы выработался новый жизненный принцип: никогда не унывать, не расстраиваться, относиться к жизни проще. Ведь никто меня не обязан и не должен любить, как впрочем, и я сам!
И такая райская жизнь опять продолжалось лишь три года. Вячеслав повзрослел и частично остепенился, теперь заводя лишь одну подружку не более чем на полгода. При этом он вполне откровенно не считал себя ловеласом. И такое сексуальное разнообразие чередовалось им вплоть до женитьбы в двадцать шесть лет.
До этого он часто влюблялся, но всякий раз безуспешно. Не воспринимая Славу всерьёз, считая его лишь временной, красивой забавой, многие его любимые иногда изменяли ему сами, первыми.
Вячеслав расстраивался, но всякий раз успокаивал себя рассуждениями, что требовать любви и верности от новой подруги просто глупо. Поэтому не следует огорчаться её измене или перемене.
Вячеслав имел и любовную связь с женщинами старше себя. С одной из них, владевшей собственным домом у Сокола, он даже летал к Чёрному морю на выходные дни. Привыкший к относительной роскоши, он любил рестораны, посещая их не только в Москве. Рестораны Сочи и Гагры тоже помнили стилягу Славу из Москвы.
После выхода на работу его двадцатидвухлетнего сразу соблазнила в своём же кабинете тридцатидвухлетняя начальница, сделав его потом своим главным фаворитом.
Однако Вячеслав и сам самостоятельно заслужил уважение коллег по работе. К превратностям жизни он относился легко, считая, что в ней трудно ждать хорошего от других людей – никто ему ничего не должен. Поэтому не следует сильно огорчаться от плохого, а следует радоваться хорошему, и за это благодарить Бога.
Сам же он старался ни к кому плохо не относиться, а делать всем только хорошее, считая, что худой мир всегда лучше доброй ссоры. А их Вячеслав не любил. Поэтому на работе у него и были всегда только хорошие отношения, как с начальством, так потом и с подчинёнными.
Именно встреча на работе через четыре года с двадцатиоднолетней студенткой-практиканткой поставила черту в похождениях невольного ловеласа. Он влюбился в неё сразу, а она ему ответила поначалу романтической влюблённостью. Вскоре они с Людмилой поженились, а через год у них родилась дочь.
Людмила Тарарыко была родом из села Тарарыковка, расположенном на территории Восточной Украины у границ с Белоруссией и Россией. И это говорило о глубоких исторических корнях её предков, давно осевших в этом месте. Родилась она в 1944 году от отца Степана – бывшего танкиста, родившегося в 1921 году в крестьянской семье, и матери, рождённой в Сибири в 1926 году.
Вырастя на хуторе, и став кадровым военным, Степан Тарарыко с первых дней на фронте, но попадает в окружение и плен. Однако из плена ему удаётся бежать и, не переходя линию фронта, вернуться на свой родной хутор. После освобождения его родного села нашей армией Степан был отправлен рядовым в штрафной батальон. Затем естественное ранение и госпиталь в Чите, где он и познакомился с медсестрой, своей будущей женой.
А после выздоровления он опять был направлен на фронт, но уже, как смывшим кровью позор, офицером-танкистом, успев в составе Забайкальского фронта под командованием Р.Я. Малиновского повоевать против японской Квантунской армии в Маньчжурии.
На своём танке в составе частей 6-ой Гвардейской танковой армии генерала А.Г. Кравченко он перешёл Большой Хинган.
После окончания войны он остался служить в армии на территории Монголии. В капитанских погонах, в орденах и в отличном настроении поехал Степан в отпуск на родину, в свою деревню.
Но из зависти кто-то из местных жителей в 1947 году написал донос, что тот во время оккупации жил в деревне. Степана стали преследовать, разжаловали в рядовые, отобрали награды, а жена развелась с ним и ушла от него, навеки прихватив с собой его единственную отраду в жизни – двух малолетних дочерей, одна из которых и была Людмилой.
Будущая тёща Вячеслава перебралась с дочерями в Подмосковье, воспользовавшись тем, что её родная тётя была замужем за бывшим ответственным партийным работником.
Зарвавшийся бывший секретарь Замоскворецкого Райкома КПСС, снятый с высокого поста за любовные связи, порочащие высокое звание коммуниста, подрывающие авторитет КПСС, бросающие тень на проводимую ею политику и подрывающие устои советского общества, в это время был директором пока ещё строящегося нового завода электронного машиностроения в Павлово-Посаде. Он и взял на этот завод молодую женщину, приютив её с дочками малолетками у себя дома.
У супружеской пары не было детей, и они попросили дать одну из дочерей им на воспитание. Будучи зависимой от приютивших её родственников, мать то отдавала дочь, то снова забирала. И так продолжалось несколько раз, вызывая между сторонами ссоры и скандалы.
Родственники будущей жены Вячеслава жили в Бодайбо, занимаясь заготовкой и продажей леса. У них даже фамилии были подходящие – Бодайбины и Холмогорцевы.
Это были состоятельные, расчётливые, хитрые и деловые, в общем, серьёзные люди, сибиряки, одним словом!
Бабушка Людмилы, например, чтобы угодить деду, покупая две рыбины, на стол их подавала так, чтобы они казались одной большой.
Когда в Сибирь пришла новая власть, многие думали, что ненадолго. Так думал и дед, уехав на время к компаньонам в Китайский город Харбин.
Но долго жить на чужбине он не смог, вернувшись домой, где его сразу же арестовали. После допросов и пыток с требованиями выдать золото, его расстреляли. А судьба его богатств так и осталась неизвестной. То ли он их всё же отдал, то ли они так и остались где-то закопанными.