Год крысы. Видунья
Шрифт:
– Куча цветных ошейников с бубенцами, сосульки… Тьфу, несколько ожерелий, золотых и серебряных с драгоценными камнями, кольца, серьги, браслеты, шпильки, броши, даже бриллиантовый венец.
– И все они лежат вместе?
– Веришка сказала – валяются по всему дому. Хотя в спальне есть тайник.
– Тогда почему вор взял именно жемчуг на серебре? – удивился саврянин. – На мой взгляд, венец куда более интересная добыча.
– Его так просто не сбудешь. Либо пилить, либо перекупщику за осьмушку цены отдавать.
– Жемчуг тоже. Он же какой-то особенный был, даже поштучно сбывать
– Мог работать под заказ. – Жар как раз не видел в краже ничего необычного. Его однажды наняли вынести из дома вазочку размером с кулак, не трогая ничего остального. Заказчик, по его словам, был страстным коллекционером, «но не вором», а продавать безделушку владелец отказывался.
– А вдруг ожерелье взял кто-нибудь из слуг? – после долгого раздумья вступила в разговор Рыска.
– Присутствовавших при разговоре с лекарем, – подхватил Альк. – Когда тот восхищался жемчужинами. Надо было у рыжей спросить…
– Я спросил. – Жар с торжеством глянул на саврянина: мол, не считай меня таким уж дурачком! – Говорит, что они были в комнате втроем – лекарь, служанка и госпожа.
– Может, кто-нибудь под дверью подслушивал?
– То есть ты думаешь, что эту заваруху устроили ради того, чтобы отправить лекаря на виселицу? – поморщился Жар. – Из ревности к Верише, что ли?
– Но она ему отказала, – напомнила Рыска.
– Вор мог этого не знать, – заметил Альк.
– Или никого он не ревновал, а просто воспользовался случаем свалить кражу на другого. – Жар потер подбородок, щекоча пальцы трехдневной щетиной. – Надо бы дом получше рассмотреть, как там у него с охраной. Только когда стемнеет, а то опять с рыжей столкнемся, она туда-сюда по хозяйским поручениям носится. Да и соседи зарисовать могут.
Саврянин кивнул и заказал еще пива.
Глава 24
Способность крыс просачиваться в мельчайшие щелки воистину удивительна!
Воздух понемногу густел от сладости: на клумбах раскрывала лепестки мышкина травка – меленькие, хрупкие цветочки на паутинных ножках. Прямых солнечных лучей они не любили, поэтому садовники частенько сажали травку под кустами роз или гортензий – и земля не пустует, не плесневеет, и аромат до утра.
Альк сдавленно чихнул в ладонь. Запах ему не нравился: слишком приторный, от него как будто даже мысли слипаются. Жар, напротив, только что не облизывался. Так пахли почти все богатые ринтарские дома, которые ему доводилось «убирать». Рыска осталась в кормильне. Друг сказал ей, чтобы не ждала, ложилась спать, но знал – дождется. Хотя было бы чего переживать, они просто разведают обстановку, и назад.
Прислуги в доме было мало, светилось только пять окон на первом этаже. Стена высокая, каменная, разглядеть, что творится внутри, можно лишь от ворот. Вокруг дома бегал огромный пес, светло-серый с темной мордой и лапами. Издалека в темноте было видно только безголовое тело, брр. «Дознавателей» он засек сразу и, приближаясь к стене, всякий раз глухо рычал. На крыльцо каждые десять—пятнадцать щепок выходил старичок с выправкой дворецкого, посматривал сквозь решетчатые ворота на дорогу и наконец
К дому подкатила запряженная двумя черными коровами карета, и Альк с Жаром впервые увидели хозяйку дома.
– О Божиня, – вырвалось у вора. – От чего лекарь ее лечил?
– Полагаю, от истощения, – съязвил саврянин, наблюдая, как госпожа Лестена грациозной поступью свиноматки движется по дорожке к дому. На шее и пальцах толстухи посверкивали очередные украшения, наполовину теряясь в складках жира.
– Как она в дверь-то протискивается?!
Лестена поднялась на крыльцо и в последний момент ловко повернулась боком, ответив на вопрос Жара. Послышался щебет встречающей хозяйку Вериши, и дверь захлопнулась. Карета заехала в сарай на задворках, дворецкий медленно, обстоятельно навесил на ворота огромный замок, приласкал пса и вернулся в дом.
– Ну, что скажешь, мастер? – криво ухмыльнулся Альк.
– Выглядит внушительно, – признал Жар. – Новичков и бродяг должно отпугнуть. Это либо кто-то из домашних, либо заказ.
Три из нижних окон погасли, зато засветилось одно наверху. Похоже, утомленная госпожа сразу прошла в спальню, и слуги последовали ее примеру.
– Стража! – Вор безошибочно опознал эти размеренные громкие шаги. Пришлось поспешно отступать за угол стены и пережидать.
Стражники никуда не торопились. Остановилась перед воротами, посвистели псу. Тот приветливо вильнул хвостом, но подбегать не стал.
– Мой дядька себе тоже щенка завел, посадил на цепь – подвалившее добро сторожить.
– Крупного?
– Ага. Надеюсь, вырастет – сожрет его! – Стражник зло сплюнул.
– Все судитесь?
– Если бы! Тянет и тянет, то сердце у него прихватило, то какую-то бумагу из Ринстана привезти должны… Ждет, поганец, когда война начнется, тогда вообще не до судов будет, а потом поди чего докажи.
Пустой треп затянулся на пол-лучины. Когда Жар с Альком наконец смогли выбраться из тени, ни в одном из окон свет не горел.
– И во сколько бы ты такой заказ оценил? – поинтересовался саврянин, напоследок заглядевшись на дом.
– Ну… за десяток золотых взялся бы, наверное, – прикинул вор. – Плюс четверть от стоимости, если найду.
– Всего?!
– Да, дело-то несложное.
– А пес?
– Пес… – Жар сунул руку в сумку – как у любого порядочного вора, мелкие вещицы там не валялись в куче, а были тщательно рассованы по многочисленным кармашкам – и достал черный кожаный мешочек, а из него – влажный тряпичный сверток.
Парень осторожно, ногтями за краешки, расправил тряпку. Внутри лежал комок чего-то коричневого, липкого, напоминающего пчелиный клей или кое-что менее целебное. Запах у него был резкий, не сказать чтобы противный, но очень странный, несъедобный.
– Так он тебе и будет жрать отраву, – недоверчиво хмыкнул Альк.
– Это не отрава.
Вор отщипнул кусочек, скатал в шарик. Взглянул на пса и добавил еще полстолька.
– Фьють, фьють, иди сюда, дружок!
Шарик упал в траву в трех-четырех шагах от собачьей морды. Жар запросто мог попасть и в кончик носа, но побоялся, что пес поймает «цыпу» на лету и сожрет. Было у него уже такое, сглотнул и снова гавкает.