Год на Севере. Записки командующего войсками Северной области
Шрифт:
Переворот совершился. Союзниками был спущен какой-то ничтожный десант, и Совдеп, красный по существу, остался тем же красным Совдепом, но с ориентацией на порицание брестского позора и объявленной верностью союзникам.
Вот почему красные финны, бежавшие из Финляндии при оккупации таковой немцами и финскими егерскими батальонами, сформированными в Германии, нашли себе приют в Мурманском крае и были использованы как активная сила против агрессивных замыслов Финляндии, подпертой немецкими оккупационными войсками.
Генерал Звегинцев, работая все время рука об руку с представителями местной власти, по-прежнему красной, добился возможности мобилизации и русских формирований. Ясно, что эти войсковые части не могли лепиться по образцу старой императорской армии, но ведь надо было делать
Я совершенно ясно отдаю себе отчет во всей трудности этих, скажу, подвигов. Нетрудно в революции выжидать и затем садиться на готовое. Куда труднее, опаснее и невыгоднее вот эта подготовительная работа, которая всегда приводит всех ее участников к трагическому концу.
С созданием в Архангельске Северного правительства, власть которого распространялась и на Мурманский край – в этом последнем был произведен фактически второй переворот, так как Совдеп в конце концов был упразднен и власть в крае вручена В.В. Ермолову, который, собственно, и являлся генерал-губернатором.
Ясно, что положение Звегинцева и Веселаго, бывших все время в рабочей связи с прежним Совдепом, стало очень трудным.
Вот именно этого-то и не могут понять многие представители реакционных течений. И Звегинцев, и Веселаго, я считаю, сделали в крае больше, чем все те, которые работали после и не удержали края в руках. А между тем от несправедливых нападок справа не мог спасти их ни я, ни покушения левых, в одном из которых Веселаго получил, кажется, 16 ран. Местная следственная комиссия, между прочим, утверждала, что это покушение было подстроено самим же Веселаго, для самореабилитации. Достаточно сказать, что взрывом бомбы был разнесен целый угол домика, в котором жил Веселаго.
Когда в десятых числах ноября 1918 года я входил в вагон Николая Ивановича, он числился еще командующим войсками района, и в этот момент я, конечно, не знал еще того, о чем написал в предыдущих строках.
Первое, что мне объявил генерал Звегинцев, – это было то, что он последний день находится у власти и сдает должность полковнику Нагорнову, бывшему командиру батальона и заведующему хозяйством в 7-м Финляндском стрелковом полку, которым я командовал до моего назначения во Францию.
В долгой беседе Николай Иванович выяснил мне всю картину организации власти и формирования войск в краю и беспристрастно рассказал о всех трудностях и неприятностях, с которыми ему пришлось считаться в последнее время.
Фактически полным хозяином края был британской службы генерал Мейнард, которым командовал всеми оккупационными силами союзников.
Здесь я должен оговориться, что пишу без достаточного количества документов в руках и потому затрудняюсь дать точное перечисление сил союзных войск, занимавших край. В свое время это считалось военной тайной, а потому все эти ведомости хранились в архивах, с возможными предосторожностями [1] .
Что касается до формируемых русских частей, то едва ли все наши силы превышали в общей сложности две роты пехоты. В сущности, к этому времени едва успели набрать кадры, которые представляли собою отдельные взводы. На фуражках эти войска носили Андреевский крест, сделанный из жести. Погон у офицерского состава не было.
1
В эту эпоху все силы союзников были примерно следующего состава: англичан – около бригады пехоты весьма сборного состава; итальянцев – 1 батальон; французов – 2–3 батареи; сербов – 1 батальон отличного состава людей и офицеров, отборная воинская часть; американцев – помнятся лишь части специального назначения (саперы и железнодорожники). Сюда же надо отнести эскадру, довольно сильного состава, которая всегда могла высадить десант в несколько сот человек.
Русские солдаты произвели на меня грустное впечатление. Мобилизация в безлюдном Мурманском крае давала ничтожные результаты. Попадавшие по призыву в войска пришлые люди из состава рабочих «Мурманстройки» (Мурманской железной дороги) были в состоянии постоянного брожения и сильно пониженной нравственности. Кстати сказать, в составе этих прежних рабочих партий была масса китайцев, которые остались в виде бродяг на всем протяжении железнодорожной линии. Эти элементы были просто страшны.
Отношения между вновь формируемыми русскими частями и английским командованием не ладились. Думаю я, что большинство русских людей искренно верили в то время, что англичане пришли помочь восстановить нашу родину, тогда как на самом деле это была просто оккупация края по чисто военным соображениям. Оккупация несла за собою известного рода насилие, необходимое, может быть, с чисто военной точки зрения и совершенно непонимаемое местными жителями, верившими, что перед ними только бескорыстные друзья.
Генерал Звегинцев отлично владел английским и французским языками. Ему многое удавалось смягчать, разъяснять и избегать острых углов и столкновений. Но все же, как я уже разъяснял выше, генерал Звегинцев мог оставаться в своей должности лишь временно, так как обстановка усложнялась с каждым днем.
Чтобы нарисовать более определенно линию, взятую английским командованием на Мурмане, я должен прежде всего начать с описания, пожалуй, самого крупного изобретения чисто английской складки. Я хочу говорить о «самоопределении», по почину англичан, части русского населения области в «самостоятельную Карелию», с собственными карельскими войсками. Все горе наше на Севере главным образом состояло в том, что сыны гордого Альбиона не могли себе представить русских иначе, чем в виде маленького дикого племени индусов или малайцев, что ли. Этим сознанием своего великолепия также страдали и все те приказчики из петроградских магазинов и мелкие служащие петроградского стеаринового завода или нитяной мануфактуры, из которых британское военное министерство понаделало капитанов, майоров и даже полковников и богато снабдило ими Северный экспедиционный корпус. Вся эта мелкота как будто отплачивала русской интеллигенции за годы своего прозябания до войны на скромных должностях своих фабрик.
Русское мнение, исходящее от людей даже высокостоящих в императорской России, встречалось англичанами с добродушным снисхождением, похлопыванием по плечу и с той типичной английской веселостью, которая заставляет людей совершенно не различать, имеют ли они дело с очень умным и хитрым человеком или с совершенным простаком.
Результат этого русско-английского обмена мнений всегда был один и тот же. Англичане всегда все делали по-своему и всегда неудачно.
Вновь изобретенные карельские части были сформированы, обучены и вооружены англичанами весьма хорошо. Форма у них была совершенно как и в британской армии, но в виде отличия они носили на фуражке медный «трилистник». Карельский флаг также состоял из трилистника на оранжевом поле.
Офицеры этих частей были почти целиком назначены из рядов английских войск.
Трудно себе даже и представить, сколько политической нетерпимости, ссор, борьбы и затруднений внесло в жизнь края это формирование. Окрепшие впоследствии части эти не хотели подчиняться русскому командованию. Ценный для мобилизации элемент был употреблен на организацию фантастических частей, а русские части было нечем пополнять.
В гражданскую часть управления краем это «самоопределение» внесло путаницу неописуемую.
Немного забегая вперед, я должен упомянуть, что всего лишь полгода спустя я по просьбе того же генерала Мейнарда произносил речь этим самоопределившимся карелам, угрожая им всякими репрессиями за их недостойное поведение.
Вместе с генералом Звегинцевым я нанес визит В.В. Ермолову – главе Мурманской краевой администрации. Василий Васильевич произвел на меня чарующее впечатление. Образованный, молодой, полный энергии – это был настоящий генерал-губернатор. Местные условия он знал уже великолепно и пользовался авторитетом не только среди администрации, но и среди населения края, самого разношерстного, а на линии железной дороги и беспокойного. Как это ни странно, но даже англичане считались с мнением Ермолова и искренно его уважали.