Год Оборотня, или Жизнь и подвиги дона Текило
Шрифт:
– Здоров?!! я – здоров?!! да как ты смеешь задавать мне такие вопросы!! – возмутился старик. Он подскочил на ноги, и всем стала понятна забота капитана королевской охраны: лицо и лысина патриарха были покрыты розовыми распухшими пятнышками, глаза еще больше слезились, и… короче, вчерашняя благообразность облика святого отца осталась в прошлом.
– Что с вами произошло, ваша святость? – обеспокоился и мэтр Адам.
– Меня кусали клопы! Ясно вам? Клопы! Мерзкие твари, они прыгали по мне всю ночь! Они маршировали по моим пяткам! Они кусали меня за…! За всё кусали! Кусали! Пили мою кровь! И
– Ну, конечно, - раздался чей-то голос из зала. – Это ж тебе не поклоны бить; в общении с Природой думать надо…
– Кто это сказал?!! – зло окрысился патриарх. – Кто посмел сказать такое непотребство? Да я… да ты!.. Ну-ка выходи, подлый трусливый […]!
Дамы охнули.
– Ну, я, - вальяжно поднялся со своего места в подследнем ряду мэтр Панч. Мэтр Адам с некоторым удивлением понял, что тот, как и вчера, пьян. Вот только как он умудрился сегодня протащить в зал спиртное?
Дедок шустро ринулся бить морду молодому выскочке.
Самые сообразительные среди зевак бросились врассыпную, освобождая место для поединка магов. Дон Текило, впечатленный поворотом событий, даже позабыл, что хотел удалиться при первом же удобном случае. Случай – вот он, происходит, а авантюрист даже ухом не повел. Смотрел, приоткрыв от удивления рот.
Мэтр Панч величественно возвышался в конце прохода между скамьями. Сложил руки на груди. И темно-лиловая мантия развевалась за плечами, подчиняясь крепостным сквознякам. Патриарх, полыхая яростью и золотой нитью парчи, бежал – со скоростью улитки, но зато с задором и пылом племенного бугая. Похоже, от злости дедок позабыл о правилах магических поединков – он не стал бросаться всякими-разными огненными или электрическими шарами, а собирался кулаками доказать свою правоту.
Когда между спорщиками оставалось не более трех шагов...
Дамы, набравшие воздуху в свои прекрасные легкие, чтобы закричать при виде драки, были вынуждены издать вопль совершенно внеплановый. За два шага до неподвижно ожидающего встречи со своими предками противника, дедок банальнейшим образом споткнулся, упал на серую собачонку, крутившуюся под ногами мэтра Панча…
Ааах!
Патриарх поднялся, брезгливо отряхивая одеяние – а собачка осталась лежать. В быстро растекающейся красной луже.
– Ах, ты, […]!! – заорал мэтр Панч и выпустил в соперника длинные черно-золотые ленты буренавских болотных гадюк.
Пока ловили и изгоняли змей, оказывали первую помощь дамам, коим не повезло упасть в обморок мимо заботливых мужских рук прямо на пол, пока водворяли порядок и собирали части деревянного молотка, разбитого усилиями капитана Жан-Клима…
Кончился и второй день заседаний.
Вечером мэтр Адам все-таки не выдержал, сорвался и, позабыв со злости обо всех своих расщепляющих сознание умениях, наставил синяков мэтру Панчу – шипя, плюясь и тыча в проштрафившегося коллегу серой шкуркой с картонной собачьей головой, маскировавшими винный бурдючок…
На следующий день судейский состав снова понес потери: патриарха окончательно доели клопиные рати, и он, тряся головой, раздирая желтоватыми старческими ногтями свежие укусы и призывая беды на головы грешников, отбыл в свой Орден. Просветляться.
По случаю посрамления конкурента монах из Ордена Ивовой Ветви, запертый общими усилиями в подвале, прекратил голодовку протеста и сожрал население пруда, так оскорбившее судью Бруно де Флера.
Зато на четвертый день выездного заседания Королевского суда произошел прорыв. Стоило господину Жан-Климу объявить о продолжении слушаний дела, стоило исполняющим обязанности судей мэтрам Адаму и мэтру Панчу (маги сверкали почти одинаковыми фиолетовыми «украшениями» под глазами и старались не смотреть друг на друга) опуститься в кресла, поднялся некий средней руки дворянин. Ага, правильно – тот самый, кто когда-то уже посещал Серую крепость с просьбой расколдовать его дочь Жанну. Господин де Рюм.
О дочери он и заговорил. Дескать, в ночь пресловутого двадцать первого дня месяца Восьминога ненаглядная Жанна была опозорена вот этим иберрским чудовищем в облике человеческом. Пусть теперь, как честный человек, женится. Или зря, что ли, его дворянство пропадать будет?
Дон Текило, почесав лысинку, попросил предъявить якобы оскорбленную якобы им девицу де Рюм для опознания. Заботливый родитель представил перед почтеннейшим собранием свою ненаглядную дочурку. Тощенькая, сутулая, узкобедрая, с неожиданно хорошо развитой грудью, но зато с маловыразительным блеклым личиком, на котором выделялись карие, навыкате, глазки, девушка показалась дону Текило не знакомой. Не примчись следом серая орберийская овчарка, он бы вообще барышню не признал.
– У тебя, милая, какой, говоришь, на маскараде костюм был?
– Де… деревяяянный… - всхлипнула девушка.
– Успокойтесь, сударыня, - с ноткой отеческой заботы проговорил господин Жан-Клим. – Понимаю, в вашем возрасте пережить такое потрясение… А кстати, сколько вам лет?
– Двадцать че…че… четыре!..
– прорыдала Жанна.
Командир королевской охраны опешил – девушка старше, чем на шестнадцать, не выглядела. Мэтр Адам счел своим долгом просветить временного коллегу – понимаете, есть такой феномен, как общая задержка развития, которая возникает по причине наследственности и семейной деградации и выражается в том, что…
Вполуха выслушав комментарии мэтра, господин дю Блон продолжил, уже без оттенка сочувствия и заботы:
– Ну, если барышня уже совершеннолетняя… Конечно, сути произошедшего это не меняет…
– Меняет, меняет! – подсказал дон Текило. Ему не улыбалось прожить хоть день с четвертым, обо всем плачущим элементом Тройного Оракула, - я, знаете ли, женат. Был. У меня жена… там, - неопределенный жест рукой в сторону четырех сторон света, - живет. И вообще, я был не настолько пьян, чтоб на деревья лазить…
Жанна разрыдалась. Господин де Рюм попробовал вызвать негодяя на дуэль, но не смог определиться, какого именно негодяя призывать к ответу за оскорбление. Дон Текило вроде как заключенный, ему в руки меч не дадут, мэтра Панча взялась защищать Коко, упав магу в ноги и не сводя с него преданного любящего взгляда, мэтра Адама… тьфу ты, просто жалко…
Господин Жан-Клим дю Блон величественно поднялся и изъявил желание ответить на инсинуации горе-обвинителя, как и подобает мужчине и рыцарю.