Год провокаций
Шрифт:
Да, да, да! Никита упустил ее.
Он и в Вычислительном центре трудился с утра до сумерек, и дома, бывало, среди ночи на компьютере “Пентиум-4”, отрабатывая случайный договор. Хотя на кого работал? На нее и работал, все деньги, все подарки – ей…
3.
После трехдневного отсутствия она позвонила на сотовый телефон
Никиты, сказала, что заедет к нему, если он позволит, минут на десять со своим другом (“Так получилось…”), чтобы забрать свои вещи.
Сказала
Обычно у нее – голосок ангельский, быстрый, меняющийся от слова к слову по тону. Случалось, поднимала в течение одной фразы ноту голоса вверх чуть ли не на октаву, а потом опускала и снова поднимала – раза два-три. Этакими волнами. “Ну, МИ-Илый мой, ну, почеМУ же ты не КУ-Ушаешь?”
А сегодня – холодно проговорила, как робот в женской одежде.
– Заеду заберу.
Никита, конечно, не мог ответить: нет. Ответил:
– Заезжайте. – Наверное, получилось очень сухо.
А как он мог ответить, если она исчезла, не сказав ни слова, на целых трое суток. Правда, уходя, соврала (а может, и нет), что у нее ночное дежурство в больнице, и, когда не пришла на следующий день и
Никита позвонил в ординаторскую, ему ответили, что она ушла домой.
Но домой она не явилась. И на сотовый не звонила.
На следующий день Никита снова позвонил, и ему пообещали ее позвать, но затем чужой женский голос сообщил, что она на обходе и что сама потом прояснит ситуацию. Какие-то ужасные, холодные слова. “Прояснит ситуацию”.
Никита понял, что жены у него нет. И более не звонил.
И тогда она сама позвонила и приехала с этим майором. Правда, ее новый друг не был в милицейской форме, одет стандартно для зрелого мужчины: зимняя шапка, пуховик цвета золы, глаженые брюки и тяжелые чищеные ботинки.
Сразу видно – мент. Рыжие усики дергаются, как у мышки.
А она вошла с улыбкой, как бы даже с виноватой улыбкой, и первые слова были:
– Ну не сердись… я к тебе отношусь очень нежно… я боролась с собой, вот Андрюша подтвердит… но это… – открыв крашеный ротик, она покачала головой, давая понять, что не найдет слов, – какое-то безумие. Я возьму пока кое-что, а потом остальное. – безо всякого перехода, быстро, делово, она открыла шкаф и стала складывать своим вещи в огромный, едва ли не метр на метр, полиэтиленовый пакет, развернутый и разинутый перед нею ее офицером милиции.
Кстати, тогда она и попросила их познакомиться. И ее теперешний муж сам представился как майор из УБОПа или УБЭПа. Андрей Николаевич.
Фамилия – то ли Гуров, то ли Егоров… к черту! Вычеркнем вон из памяти! Прежде не знали и теперь не помним!
Накидав в пакет свои кофты, блузки, юбки, жемчуг, цепочки, она глянула на истерзанную постель Никиты:
– Тебе что-нибудь погладить?
– Н-нет, – простонал Никита, глядя в окно. Только б не заплакать.
Или не захохотать. Странное, разрывающее
– Постель я из стирки заберу, привезу. Теперь вот что. Ты нынче сильно потратился…
– Да, да, да, – закивал, оживая и слегка покраснев бугорками щек, майор.
– Я могу оплатить часть покупок, которые ты делал для меня… это будет честно, Никита… ты же… когда я…
И так далее. И так далее.
Скатертью дорога – вертелось в голове. Скатертью с цветочками. С барашками, у которых рога. Скатертью-скатертью дальний путь стелется… песенка есть.
– Закурить найдется? – спросили из темноты.
Оказывается, Никита давно уже сидит в ночном парке имени Горького, на каменной скамье. Он медленно поднялся… сейчас пристанут, будут бить? Сколько их? Двое? А я сопротивляться не буду. Ему было все равно.
– Нету.
– Ты что, больной? Чего забился в кусты?
И поскольку Никита не отвечал, парни подступили ближе. Они были в черных шуршащих кожаных куртках, в кожаных кепках. Кажется, даже в кожаных штанах. Наверное, бандиты.
– Обидел кто? – спросил второй, у него голос потоньше.
Никита не отвечал. В голове шумело.
– А то поможешь нам? Постоишь, это рядом… мы с одной дверью разберемся… понимаешь, ключ потеряли..
“Ограбить киоск хотят?” Ему было все равно, но соучаствовать в преступлении – это слишком даже для сегодняшнего дня.
– Нет, ребята, – ответил Никита, снова садясь. – Можете убить, но я не пойду.
– Ты чего?! – удивился первый. – Зачем же убивать? Нет так нет.
У него широкое лицо, толстый нос. Глаза словно выпученные. А голос грудной, как у женщины, несколько в нос.
– Он больной, – шепнул второй, худенький, первому, и парни, с полминуты постояв в раздумье, ушли.
Никита снова опустился на скамью.
Он вспомнил, что перед тем, как подойти к нему, эти парни (конечно же, это были они) бормотали во тьме неподалеку о том, что город богатый, не то что Канск, и тут везде деньги.
– Если не деньги, так товар, – хмыкнул кто-то из них. – По Марксу.
Никита просидел еще с полчаса, на него с неба смотрела плоская, похожая на тарелку с закуской луна. Правда же, надо выпить и перекусить.
Он побрел к стекляшке с надписью “Рай у тети Раи”. И был сразу же на свету схвачен милиционерами.
– Это он!.. – указывала на него низенькая девица с крашеными губами, в красном пуховике. – Говорю, в черной коже!..
– Вы с ума сошли! – Никита с ненавистью оттолкнул милиционера, который уже отцепил от пояса наручники.
– Сопротивление при исполнении!.. – пробормотал тот и ударил Никиту кулаком в глаз.
– Сволочь!.. – прорычал Никита и дернул за руку сотрудника милиции.
Хотел попытаться вывернуть – видел в кино. Но по неопытности не успел: на него обрушился с резиновой палкой второй милиционер.