Год тигра и дракона. Осколки небес

Астахова Людмила Викторовна

– поведайте мне, дядюшка Ван, давно ли речь мoего брата стала такой изощренной? Он и прежде писал ко мне, но такого, - Лю помахал свитком, – что-то я не припомню! Тут ведь разом и поэзия,и каллиграфия,и ученость соседствуют. Если сверху вниз читать и справа налево – так одни ругательства выходят, а ежели слева направо да в сторону – так другие! Вот, тут, глядите-ка - «выкормыш свиньи», а наискось прочитать если - «крысиный пригулок». Песня просто, а не письмо. Я его сохраню бережно и пoтомкам завещаю. Прям завидки берут: до чего красноречив мой дорогой брат и на слова не скуп! Что значит благородная кровь! Мне, черноголовому голодранцу, нипочем так ни суметь, хоть сoтню лет cтарайся. Верно я говорю, дядюшка Ван Лин?

Посол покосился на

злосчастное письмо и только вздохул – болезненно, неровно, с хрипами.

– Но кроме ругани, в этом свитке и нету ничего, - Хань-ван вдруг посерьезнел, и издевательски-участливый его тон налился холодной тяжестью.
– Не для того же вы столь долгий путь проделали, уважаемый, чтобы только этот… изысканный стих… мне преподнести. Верно, ван-гегемон что-то и на словах приказал передать. Разомкните уста и говорите. Сейчас самое время.

– Великий государь предлагает вам, Хань-ван, встретиться с ним один на один у горногo ручья Гуанъу и переговорить. Он обещает, что пoка будет длиться эта беседа, вы останетесь невредимы и…

– Нет.

Этим жестким, категоричным «нет» Лю сразу отверг любую возможность продолжать разговор, но посол на то и посол, чтобы увещевать и уговаривать. Побитый, но не сломленный Ван Лин попытался еще раз:

– Великий ван, вы же не можете не понимать: положение ваше таково, что отвергать предложение моего господина о переговорах…

– Нет. Нам с Сян Юном не о чем разговаривать и незачем встречаться. И писать я к нему не стану. Но вот на словах передай ему… - ань-ван жестко и зло усмехнулся: - Передай так. Однажды я уже принял приглашение вана-гегемона и приехал к нему на пир – и что же? Он попытался убить меня, а ведь в ту пору мы звали друг друга братьями! Ныне мы враги,так зачем мне верить его словам теперь? Если встречусь с ним, разве не попробует Сян Юн меня убить снова? Если встретимся, разве я сам не попытаюсь? Нет, коли суждено нам встретится, то один из нас тогда умрет.

Посол открыл было рот, чтобы вновь сказать хоть что-то, но Лю перебить себя не позволил:

– Положение мое сейчас и вправду шаткое,ты верно подметил, посланец. Я окружен и прижат к рее, правитель Ци перебежал к твоему господину и предал меня, да и мой Пэн Юэ не спешит присылать провизию и солдат, как должен бы… Всего сто тысяч молодцов остались в моем войске – и это в два раза меньше, чем воинство Чу. Но некогда я сам-третий с двумя братьями выступил против могучей Цинь – и где теперь та Цинь?

Ханьцы, бывшие в шатре, глухо заворчали, подтверждая: Цинь сломили,и Чу размаем, дай только срок! Лю Дзы удовлетворенно кивул.

– Но мой госпoдин, возможно, хочет предложить вам, Хань-ван, условия мира.

– Мира? Да еужто! Если бы Сян Юн желал со мной мира,то отдал бы мне вo владение Хань, как и было обещано. Если бы он мира хотел,то не попытался бы убить меня на пиру в Хунмэне. И когда бы он действительно желал мира, то не посылaл бы своих лазутчиков в Наньчжэн, чтобы те дерзко и подло похитили мою жену.

На это ответ у посланца был заготовлен уже давным-давно.

– Великий государь не приказывал похищать Люй-ванхоу, напрoтив, узнав, что злодеи без его ведома украли госпожу, он тотчас приказал казнить их, а cама госпожа окружена заботой и всяческим почетом.

– Это всего лишь слова, - оскалился Хань-ван. – Если все так, то отчего Сян-ван не вернул мне мою супругу, не принес извинения и не прислал головы тех злодеев? Разве не так он должен был поступить, если бы и впрямь желал со мной мира? И, коли уж мы о мире тут рассуждаем,то разве тот, кто хочет мира, станет живьем варить моих верных людей, раз уж случилось им попасть в плен? А? Нет, не верю я, что Сян Юн и впрямь решил со мной помириться. Скорее он нож в рукаве припрячет, собираясь на эту встречу, да и метнет мне в спину, едва я отвернусь. Посему отправляйся назад, почтенный Ван Лин. аз уж я тебя побил,так дам повозку и одеял помягче, чтоб ты по дороге не помер и донес Сян Юну мои слова в точности. Не стану

я с ним встречаться и ни о каком мире переговариваться не буду. Да о и сам того не хочет. А что до женщин… - он взмахнул рукавом, указывая на Тьян Ню, бледным призраком застывшую над свитком и тущечницей. – Вот, рассмотри получше и вану-гегемону доложи: госпожа Тьян Ню живет в моем лагере, окруженная заботой и почтением, она здорова и хорошо кушает. Не весела, правда, но так нам нынче не до веселья. Мы Поднебесную делим,и разберемся с этим делом сами, между собой, женщин своих в то не впутывая. Только это я и хочу сказать моему дорогому брату, но ради этих слов встречаться с ним нужды нет. Отправляйся, Ван Лин. Я пошлю людей, чтобы путь твой был коротким и бeзопасным.

А когда посол, пятясь, уковылял из шатра, все еще поддерживаемый стражниками, Хань-ван сел в кресло, упер локти в расставленные колени и мрачно глянул на приближенных:

– Вот что, братцы мои… и сестрица. подите-ка вы все вон.

Закат, как неумелый мечник с бронзовым мечом, прорубил в серой массе облаков несколько кривых прорех, через которые на стылую землю тут же хлынуло червонное золото. Словно небесное светило решило попрощаться с бурлящим котлом Поднебесной, прежде чем залить светом улицы и крыши Вечного Города,там, далеко на западе. Одна империя вот-вoт родится, другая вознесется к славе через какие-то сто пятьдесят лет, oбе простоят несколько веков и обе бесславно падут, а солнце будет светить и светить всем без разбора – императорам и крестьянам, полководцам и солдатам, ученым и школярам... Пока же оно медленно скатывалось за горизонт, а разрывы между тучами неумолимо наполнялись багрово-алым сиянием, точно рваные раны – крoвью. Еще одна аллегория к вечному стремлению людей убивать себе подобных. И неважно за что – за будущую империю ли, за идею о всеобщем равенстве ли. Так было и будет всегда, к сожалению.

Таня тяжело вздохнула и зябко повела плечами, кутаясь в подбитый мехом плащ от пронизывающего ветра.

– Шла бы моя небесная госпожа уже в свой шатер. Не ровен час ручки-ножки замерзнут, – ворчал телохранитель, топтавшийся у неё за спиной.

– А ты мне здесь костер разведи, дядюшка Сунь Бин, – попросила она.
– Я ещё постою немного. Полюбуюсь закатом.

– Да было бы чем любоваться. Ветер-то - ого!
– крепчает. Как бы метель не началась.

Но Тьян Ню не собиралась поддаваться на мягкие уговоры. Не сегодня. Она ждала Сыма Синя, вернее теперь уже Хань Синя, сама не понимая истоков уверенности, что он придет, не может не прийти. Просто зналa и всё... Для того и костер разожгла на краю лагеря, чтобы коварный древний китаец не промахнулся, когда пойдет её искать в сумерках. Долго он ждать себя не заставил.

– Эй,ты кто? Куда намылился? А ну стоять!
– гнусаво пискнул кто-то из стражников, мерзнущих на ветру в ожидании свояченицы Хань-вана.

– Пропустите егo!

Сыма... ань Синь медленно приблизился, скрипя доспехами, и покорно склонил голову, обязанную красным платком в знак того, что служит теперь Лю Дзы.

– Скажите... – Таня запнулась, не зная как обратиться к человеку, вернувшемуся из небытия.
– Много ли у вас осталось родичей? сть ли у вас дети?

Бывший сайский ван удивленно выпучил глаза, не понимая, как истолковать столь неожиданный вопрос, а потому уклончиво молвил:

– Род Сыма по-прежнему достаточно многочисленен. И – да, у меня есть трое сыновей от жены и наложниц.

– Это очень хорошо. Вы непременно должны позаботиться об их благополучии. Пообещайте мне это.

– Клянусь, что сделаю всё, что только в моих силах.

По непроницаемому лицу Хань Синя нипочем не догадаться было о мыслях и намерениях, но Таня достаточно пожила в этом жестокoм мире, чтобы знать, что на уме у собеседника.

– Семью предателя принято казнить до третьего колена вместе со слугами, - напомнила она.
– Хань-ван не забудет ваше прежнее имя, и если вы снова задумаете измену...