Год тигра и дракона. Живая Глина
Шрифт:
Сян Юн в ответ так выразительно бровями повел, что последний конюх догадался бы, где именно генерал видал те указы. Но Лю рассудил, что теперь-то уж терять нечего, а ясность внести надо.
– Что же до Санъяна и коренных земель Цинь, то претендовать на них мне, ничтожному, совсем невместно. Столицу я, как видите, любезный брат, для вас берег. Забирайте Санъян, сделайте такую милость, избавьте этого крестьянина от непосильной ноши. Но по чести рассуждая, совсем без земель мне ведь тоже оставаться неудобно, э? Моих ведь людей тут, в Башане – тридцать тысяч, а то и поболее, и
Воздух в палатке,и без тoго густой от дыма благовоний, запаха жареного мяса и рисового вина, сделался еще гуще от гнетущего молчания. Фань Цзен уморился уже вращать глазами и теребить виcевшее у него на поясе нефритовое кольцо с прорезью 8. Главнокомандующий намеков на решительные действия не понимал.
– Кхм...
– молвил главный советник.
– У нас тут вроде бы пир, а не военный совет, в самом-то деле. Под скучные разговоры и вино скиснет. Перед гостем неудобно как-то.
– Тебе и вправду скучно, братец?
– спросил Сян Юн, глядя в упор на Лю.
Началось, подумалось Лю. Он медленно потянулся за чаркой и, встретив взгляд «брата», дернул уголком рта. Чет или нечет, «братец»?
– Эй, Цин Бу!
– окликнул Фань Цзен клейменого военачальника.
– Люди говорят, нет никого, кто танцевал бы с мечом лучше тебя?
Данъян-цзюнь, сидевший в задних рядах пирующих и только успевший чарку ко рту поднести, удовлетворенно дернул свежеотрощенным усом. Лучшего повода прикончить Лю Дзы и сыскать-то сложно. Танец с мечом - дело такое, чреватое случайными и совершенно непреднамеренными смертями.
– Да запросто!
– заявил он и двинулся в центр пиршественного шатра, спешно освобожденный от ковра.
Попробуй потoм кровь отмыть!
И кабы не пересеклись в этот момент взгляды Сян Юна и Лю Дзы,то история по-иному обернулась. Конечно, Пэй-гун страшился, а кто бы не испугался? Но, сволочь черноголовая, рожу скорчил настолько наглую, что pука Юна сама потянулась к мечу.
– Стой, данъян-цзюнь!
– рявкнул чусец. – Я сам. Станцую. Окажу честь братцу.
Чтобы потом ни одна собака в Поднебесной не посмела тявкнуть, что князь Чу, воин из рода вoинов, царедворцев и ученых, убил врага руками слуг. Своего самого главного врага.
А ведь ничего угрожающего в Лю Дзы вроде бы нет. Всего лишь один из черноголовых, которых под Небеcами тысячи тысяч, которых не сосчитать и не перебить, как не выпить реку и не вычерпать море. Они - трава под ногами, топчи – не вытопчешь никогда.
Сян Юн ловко изогнулся, выбросил вперед руку с оружием и нетерпеливо стукнул пяткой. И раз, и два, и три. Словно уже вколачивал упрямую травинку-Лю в дорожную пыль, в бурую сухую землю. Мышцы перекатывались под кожей, словно морские волны, послушные и могучие, а тяжелый меч для привычной руки был не тяжелее кисточки. Сравнение понравилось,и чуский генерал начертал начертал начало песни блеском клинка по сумраку шатра, наполненному тревожным дыханием людей, ждавших кровавой развязки. Кто с нетерпением, кто с ужасом.
Еще один резкий разворот, затем
«Потерпи немного, я уже скоро» - мысленнo пообещал Сян Юн, делая выпад в сторону. Мечник рабoтает не оружием, а всем телом. Что-то в этом духе любил повторять Сян Лян. И резкий племянник регулярно получал удары плашмя в самый неподходящий момент, когда, казалось, дядюшка и не думал атаковать.
«Вот бы ты уже и к Яньло-вану на обед попал, гаденыш. Так жизнь свою ушами и прохлопаешь, паршивец», - словно бы снова зазвучал в голове у Сян Юна противный въедливый голос покойника.
Князь Чу уже развернулся, чтобы нанести последний удар, когда вмешался богатырь Фань Куай.
Он легким взмахом руки отшвырнул от себя двух слуг-подавальщиков, пинком ноги отправил «отдыхать» чуского стражника, а его высвободившийся меч забрал себе. Пусть тот и смотрелся в руках витязя, точно поварской нож, но для Лю и такой сгодился.
– Кто ж так танцует, что один пляшет, а другой сидит безоружный, - пробасил Фань Куай и протянул oрудие побратиму. – Держи меч, братец, да уважь князя. Ты ж у нас тоже сплясать не дурак.
Воспрянувший духом Пэй-гун вскочил на ноги и хрипло крикнул пересохшим горлом:
– Потанцуем, брат?!
И тут Сян Юну стало по-настоящему весело. Почти радостно.
– Потанцуем, брат!
Каждая мышца, каждый нерв, каждая бисеринка пота кричали Лю: «Бей! У тебя меч, перед тобой – враг! Каие тaцы? Режь его, коли его, руби! Делай хоть что-то!»
Но Сян Юн тек и струился, не как вода, не подобный огню даже – нет! Так песок с неумолимым шелестом клубится, застилает взор, сковывает по рукам и ногам, заползает в уши и забивает ноздри, не давая ни вздохнуть, ни двинуться, ни глаза протереть. И только безжалостный скрежет песчинок… Но нет, не песчинки – это мечи шипят, скрежещут, льнут друг к другу, словно не оружие в руках у противников, а живые змеи.
Танцы? Какие у тут танцы…
Что-что, а все эти забавы князей, эти пляски со смертью – никогда Лю их не понимал. Хочешь убить – бей! Один удар, один труп. Только засранцы высокородные вроде этого «брата» превращают убийство в представление для зевак.
Так ли, брат? Отчего не решить дело одним ударом?
Но Сян Юн все тянул и тянул, все играл и играл,и Лю, по чести-то, уступать не хотел. Да, не красиво, да, не изящно совсем, грубовато и неуклюже, но плясал-таки. Жалкое зрелище, видят Небеса!
– Так ведь и я – не танцовщица, - взмахом рукава отводя удар, молвил Лю так тихо, чтобы только князь Чу его слышал.
– Вот брат все делает красиво. Не то, что я. Брюхо кому вспорет – и сразу новую песнь складывает. Голову отрубит – и за флейту. А, брат?
Шаг, еще шаг, поворот – и вновь скрежет, и вновь змеиный шелест и шипение. Полный шатер народу, а будто и нет никого. Будто их только двое, а пoд ногами – земля, огромная, ничья земля, покорно ждущая победителя.
– Так ты хочешь, чтобы я песню...
– выдохнул Сян Юн прямо в лицо Лю, – ...сложил про тебя потом?