Год в Касабланке
Шрифт:
Филателист снова умолк. Он посмотрел на меня таким твердым взглядом, словно собирался поведать что-то очень важное.
— День, в который я покинул свою деревню на заднике телеги с металлическим ломом, — сказал он, — стал первым днем моей жизни.
Поздним сентябрьским утром я смотрел сквозь огромные резные кедровые двери, сидя в том месте, которое в будущем должно было стать библиотекой. Я мог наслаждаться видом сада во внутреннем дворике часами напролет. Я наблюдал, как солнечный свет пробивается сквозь слои пальмовых листьев, как плющ преодолевает препятствия на своем пути. В центре сада росла прекрасная финиковая пальма. Высотой она была два с половиной метра или даже больше. Ее раскидистые листья отбрасывали зубчатую тень на побеленные стены. Внизу под пальмой стоял садовник и размахивал топором. Он что-то кричал дереву по-арабски.
— Не смей рубить эту пальму! — воскликнул я.
Садовник, единственный из всех работников, кто по-настоящему боялся меня, опустил топор и замахал обеими руками у своей груди.
— Мсье Тахир, — прошипел он весьма недовольно. — Никто и не собирался рубить дерево — я просто его пугаю.
— Это еще зачем?
— Я делаю это ради вас.
Я ничего не понимал.
— А какой мне в этом толк?
— Если дерево подумает, что его могут срубить, — хитро пояснил садовник, — то ради своего спасения оно даст самые вкусные финики из всех, что вам приходилось пробовать.
Но тут во двор вбежал возбужденный Хамза.
— Началось! Началось! — кричал он.
— Что началось?
— Они начали сносить трущобы!
Я залез на крышу, чтобы сцена действия была видна целиком. Пара бульдозеров-развалюх пыхтела по центральной дороге бидонвиля.За ними в маленьком белом автомобиле с арабской вязью на дверях следовал представитель властей. Обычно мирные, даже апатичные, сегодня жители лачуг проявляли бешеную активность. Женщины со страшной скоростью срывали с веревок сушившееся там белье; продавцы овощей упаковывали свой товар, а школьники гурьбой обеспокоенно носились по узким переулкам.
Высохший от старости имам стоял у мечети. Руки его были подняты вверх так, словно кто-то приставил револьвер к его груди. Бульдозеры остановились приблизительно в метре от него в полной готовности начать атаку на первый ряд домов. Жители этих лачуг пребывали в растерянности: то ли им бежать со своими пожитками, то ли оставаться внутри, уповая на милосердие властей. Белый автомобиль затормозил у первой хижины. Чиновник вылез из него, держа в руке папку с зажимом для бумаг. Группа в пятьдесят или более мужчин вышла из переулков. Они махали кулаками в сторону незваного гостя. Чиновник поднял папку вверх так, что бумажные листы зашуршали на ветру. Затем он жестом показал что-то бульдозеристам. Моторы одновременно взревели, как по команде.
Где-то там, в гуще событий, находились Хамза, Осман и Медведь. Я точно не знал, где они жили, но был совершенно уверен, что в этих трущобах. И если лачуги с жестяными крышами будут снесены, они вместе со своими семьями останутся без крова. И тогда мне, как их работодателю, придется взять на себя заботу об обеспечении их всех жильем.
Противостояние длилось час с лишним, чиновник размахивал своей папкой, толпа махала кулаками, а моторы бульдозеров отчаянно ревели. Удача сопутствовала толпе. Каким-то образом людям удалось уговорить представителя власти дать машинам команду отойти. Жизнь бидонвилямоментально вернулась в привычное русло: женщины принялись развешивать белье, старики присели в пыли, чтобы побеседовать о старых временах, собаки полезли копаться в отходах, а мальчишки стали дразнить ослов острыми палочками.
В ту ночь я встретился с Хамзой, который бродил по саду со своей самодельной саблей.
— Они дали нам неделю, чтобы убраться, — сказал он стоически. — По истечении срока наши дома будут снесены.
— А куда денутся все эти люди?
Хамза откашлялся.
— Нам предложили квартиры на окраине Касабланки. Но ни у кого из нас нет средств на первоначальный взнос.
— А сколько это?
— Сорок тысяч дирхамов.
— Но это всего лишь четыре тысячи долларов, — сказал я.
— Нам это не потянуть, — повторил он. — Никто не сможет заплатить. Поэтому мы никуда не уйдем.
Владеть Домом Калифа было мечтой, но в то же время и проклятием. В нашем распоряжении были десятки комнат, просторные кухни, много спален с встроенными ваннами, горячая вода и электричество, бесчисленные сады, конюшни, теннисный корт и плавательный бассейн впечатляющих размеров. Но у меня было неприятное чувство вины за то, что мы владеем всем этим. Рядом с нами, на расстоянии брошенного камня, Хамза, Осман, Медведь и сотни других людей теснились в жалких лачугах и жили при свечах. У них не было ни холодильников, ни плит, не имелось водопровода, приличных туалетов, не было возможности уединиться. И даже то немногое, чем они владели, находилось сейчас под угрозой.
Прежде чем Хамза растворился в темноте безлунной ночи, я подошел к нему и задал вопрос о будущем:
— Что все вы собираетесь делать?
Он щелкнул языком.
— На все воля Аллаха!
Несколькими днями позже я купил темно-зеленый корейский джип. Да уж, никакого сравнения с машиной мясника! Не было больше запаха гниющей крови, исчезла и тьма мух. Я заметил, что когда мы проезжали в новой машине по нашим трущобам, то люди бросали свои занятия и откровенно глазели на нас. Зохра сказала, что в джипе присутствовал барака,поскольку он был зеленым, а это цвет ислама. Этим и объяснился повышенный интерес окружающих. Зохра шепнула мне, что эта машина — самое удачное приобретение в моей жизни.
— Почему ты так уверена? — спросил я с сомнением.
— Так говорит Амина.
Я подумал, что настал момент больше узнать о джиннах.
— Скажи, Зохра, а Амина, она где? — поинтересовался я.
— Она живет на моем левом плече, — ответила девушка.
— Ты можешь увидеть ее?
— О да. Конечно могу.
— И на кого она похожа?
Зохра немного подумала и ответила:
— У нее прекрасное лицо. Амина похожа на ангела, и…
— Что и?
— И она около тридцати метров ростом.
Как-то раз (шла уже третья неделя сентября) я сидел в кафе на углу и ждал Зохру. И тут высоченный, приличного вида иностранец сел за соседний столик. Незнакомец слегка сутулился, поэтому голова его при ходьбе накренялась вперед, словно он привык к тому, что люди не здоровались с ним. На ужасном французском он заказал себе капучино и достал помятую газету «Геральд трибюн».
Было так необычно повстречать здесь говорящего по-английски иностранца, и мне очень захотелось побеседовать с ним.