Год в Касабланке
Шрифт:
Боюсь, в тот день я плохо воспринимал его новаторские идеи. Голова моя была занята тревожными мыслями о нашем богатом соседе. Зохра пыталась успокоить меня. Она объяснила, что, несмотря на то что человек этот гангстер и местный «крестный отец», он не занимается наркотиками и оружием. Марокканские гангстеры, по ее словам, являются королями контрабанды: они управляют империями, основанными на нелегальной торговле сигаретами, пиратскими фильмами и машинами, угнанными в Испании.
Дверь «рэйндж-ровера» открылась, и подошва сшитого на заказ архитекторского ботинка коснулась земли. Я поздоровался, и мы отправились осматривать дом.
— Мы снесем некоторые стены, — сказал Мохаммед как бы между прочим, посасывая очередную сигару. — Эту, эту и вон ту. С открытым пространством будет гораздо лучше. А вот там снесем арки, чтобы просматривался весь дом. Мы уберем эту старую лестницу и построим новую, с элегантным изгибом. Затем мы расширим спальни наверху и пристроим большую террасу на крыше. Оттуда у вас будет великолепный вид на море.
Несмотря на то что меня беспокоила денежная сторона вопроса, я был впечатлен его в и дением.
— Мой бюджет весьма ограничен, — вновь пробормотал я.
Архитектор развеял все мои сомнения вместе с табачным дымом.
— Деньги, — сказал он саркастически, — это всего лишь деньги.
Глава 4
У каждого блюда свой вкус.
Серьезная проблема возникла у нас с канализацией. Хрупкие керамические трубы, проложенные в Доме Калифа, были рассчитаны на один туалет. За все те годы, пока дом рос в размере и соответственно увеличивалось количество людей, живших в нем, росло и количество туалетов. К тому времени, когда мы прибыли в Дом Калифа, в нем имелось уже тринадцать санузлов. Подведенная к дому узкая керамическая канализационная труба, проходившая по району трущоб, часто забивалась, так как все жители старались врезать в нее собственные канализационные трубы. Проблема усугубилась из-за использования еще одного современного новшества — туалетной бумаги.
А теперь добавьте сюда удушающую жару и сухость августа. В результате мы имели перед собой завесу ужасающей вони всякий раз, когда выходили из дома на улицу. Ситуацию ухудшали полчища кусачих мух, атаковавших нас и ночью и днем. Зохра сказала, что разрыв примитивных канализационных сооружений в трущобах Касабланки по ночам — обычное дело. Как и многие местные жители, с которыми мне довелось обсуждать эту тему, она была чуть ли не экспертом по канализации. Но ее любительские знания не могли сравниться по глубине с тем, что знал об этом предмете Хамза. Интерес, который он проявлял к канализации, был сопоставим только с его увлеченностью джиннами. Когда бы только я ни заходил в туалет по серьезному вопросу, он стучал в дверь, выкрикивая:
— Не больше десяти сантиметров! Я вас умоляю! Не используйте много туалетной бумаги!
Я вновь и вновь уверял его через замочную скважину, что экономлю бумагу, как только могу. Я никогда еще не был таким экономным. Но Хамза считал необходимым караулить меня и выкрикивать через дверь предупреждения о неминуемой катастрофе. Мы настолько привыкли к его вмешательствам, что серьезно обеспокоились, когда спустя несколько недель он как-то раз не появился.
Однажды вечером, когда мы уже готовились лечь в постель, прибыл почтальон. Возбужденный от того, что сумел наконец отыскать наш дом, он вручил мне целую пачку писем и встал в дверях, смиренно рассматривая свои ногти. Я дал ему хорошие чаевые, попросив и впредь не забывать обо мне. Он пообещал помнить о нашем доме и скрылся в ночи.
Начав на следующий день просматривать почту, большинство которой составляли счета из Англии, я вспомнил о своем обещании Хичаму, коллекционеру марок. Сторожа сказали, что он живет в районе трущоб в лачуге за мечетью и я легко смогу узнать место, поскольку у дверей лачуги спит трехлапая собака. Я пошел по главной дороге, миновал мечеть и поискал собаку с тремя лапами. Я нес Хичаму английский конверт с пятью марками, на каждой из которых была изображена королева Елизавета.
Большая коричневая с серыми пятнами собака валялась в пыли на спине. Я сосчитал, сколько у нее лап. Одной не хватало. Я перешагнул через нее и постучался в жестяную дверь. Хичам, филателист, вышел, поздоровался со мной и пригласил зайти. В однокомнатной лачуге все было так аккуратно, как может быть только у коллекционера марок. Все ценные вещи были педантично укрыты от пыли: каретные часы, чайный сервиз, портативный телевизор, подключенный к автомобильному аккумулятору. С дальней стены с выцветшей фотографии на меня смотрел король Хасан Второй, а рядом с дверью, на подставке из резного дерева лежал впечатляющих размеров том Корана.
Я вручил почтовые марки Хичаму, и хозяин велел жене подать чай. Он горячо поблагодарил меня несколько раз, прежде чем вытащил бумажник.
— Я заплачу вам, — сказал он, доставая банкноту.
Я отказался от денег. Он принялся настаивать.
Я отказался снова, уже более решительно. Гордость Хичама Харасса была задета. Он изменился в лице, заявив:
— Тогда я не возьму их.
Мы сидели в молчании: заложники хороших манер. Чай был подан. Горячий и сладкий, он был разлит в миниатюрные стаканчики с золотым узором по краю. Я пытался придумать выход из ситуации. И тут меня осенило: Хичаму нужны были марки для его коллекции, а я хотел больше узнать о Марокко от человека, которому эта страна хорошо знакома. Я предложил Хичаму взаимовыгодную сделку. Мы могли бы встречаться раз в неделю. Я отдавал бы ему свои почтовые марки, а Хичам платил бы мне не деньгами, а полезными рассказами.
До приезда в Марокко я тешил себя весьма приятной фантазией о том, как мне, выполняя каждое желание хозяина, будет угождать целая свита слуг. Мне представлялось, как люди денно и нощно будут ждать моих распоряжений, стремясь к тому, чтобы я даже пальцем не шевельнул. В реальности все оказалось иначе.
К середине лета Зохра нашла нам девушку с желто-зелеными глазами, которая согласилась быть у нас одновременно горничной, кухаркой на полный рабочий день и няней. В Марокко высокий процент безработицы, и в результате все местные жители просто мечтают куда-нибудь устроиться. Желающих хватает на любое место. До того как мы осознали это, у нас уже было трое доставшихся нам по наследству сторожей, горничная, кухарка, няня, садовник. И всем нужно было платить, включая Зохру.
Вроде бы каждый в отдельности получал немного. Стоимость рабочего часа была невысокой. Но если сложить всю зарплату вместе, то набегала солидная сумма. Эти деньги мне нужно было сначала заработать, а затем выдавать каждую пятницу во время обеда некрупными купюрами. Следующая проблема заключалась в том, что стоило нанять кого-либо, и от него уже невозможно было отделаться. Рабочее место становилось пожизненным — и в Марокко это считалось в порядке вещей. Но самое плохое заключалось в том, что дом внезапно наполнился людьми, которые пытались управлять нами.
На вершине иерархической лестницы находилась Зохра. В отношении меня она была сама сладость, но все остальные боялись ее до ужаса. За Зохрой шли Хамза, Осман и Медведь. Эти трое работали в Дар Калифа так долго, что заслужили право главенствовать над другими слугами. За ними шли горничная и кухарка, потом — няня. На самой нижней ступеньке иерархической лестницы стоял садовник. Позже я узнал, почему он оказался в таком унизительном положении. Его жена сбежала с другим мужчиной.
У каждого имелся свой способ обретения власти. Самым эффективным методом было делать противоположное тому, что им говорили. Если я говорил кухарке, что хочу на обед какое-то определенное блюдо, она гнала меня из кухни метлой и готовила нечто совершенно другое. Если я просил горничную убрать мою постель, она принималась мыть окна, а когда садовник получал указание подстричь газон, он принципиально начинал подстригать кусты. Сторожа были не лучше. Долгая служба в доме сделала их специалистами по уклонению от выполнения приказов. Они знали, когда я хотел поручить им что-то сделать. Они угадывали это по звуку моих шагов и моментально прятались в конюшне, закрывая дверь на засов.