Год в Касабланке
Шрифт:
— В ней есть барака, — сказал Осман. — Она принесет вам удачу.
Я посмотрел на эту жалкую груду замаранного кровью металла, с потрескавшимся ветровым стеклом, разбитыми фарами и усеянными раздавленными и засохшими опарышами сиденьями.
— Ну пожалуйста, — прошептал Осман. — Возьмите и испытайте ее. Всего на несколько дней.
— Хорошо, — угрюмо согласился я. — Но только на несколько дней.
Только позже я понял эту игру. Игру, в которую меня вовлекли без моего ведома. Игру, в которую в Марокко все — а не только иностранцы — играли вместе с родными и друзьями. Марокканцы считают своим долгом помогать всем своим близким. Не прийти на помощь значит навлечь позор и бесчестье на семью. Эта замечательная традиция привела к тому, что каждый тут изо всех сил стремится заставить вас делать то, от чего вам, по его мнению, будет лучше. За годы, проведенные на Востоке, я хорошо узнал эту систему. Возьми я машину напрокат в фирме, наши сторожа вкупе со своими домашними не пережили бы позора — страшного стыда за то, что они не приняли участия.
Как почти любое другое транспортное средство в Касабланке, машина мясника была помята со всех сторон и буквально разваливалась на части. С другой стороны, как я ни проклинал злополучный автомобиль, все-таки имелся и один плюс: машина давала мне возможность быть похожим на окружающих. Никому из тех, кто видел меня за ее рулем, и в голову не могло прийти, что я иностранец; или так мне, по крайней мере, думалось.
В тот момент, когда я осторожно влился в безумный поток машин, испытывая тошноту от запаха разлагающейся крови, я был похож на пацифиста, оказавшегося на поле битвы. Автомобильное движение в Марокко не похоже на нормальное движение. Это — настоящий бой, состязание волевых характеров, в котором шанс выжить дается только самым отважным. Каждый участник этого движения, за исключением меня, был асом маневрирования. Вы можете кинуть руль резко влево или вправо, будучи уверенным, что все остальные машины ловко увернутся от вас.
В тот день, оказавшись впервые на дороге, я понял, что мне не обойтись без человека, который помогал бы мне решать различные вопросы и служил своего рода мостиком, соединяющим нас с окружающими. Я позвонил Франсуа и попросил у него совета, как лучше всего выбрать себе помощника.
— Главное — будь построже, — заявил он. — Здесь человек человеку волк. Беззубого мигом сожрут.
— Я постараюсь быть жестким, — промямлил я. — Буду задавать трудные вопросы. Оскалю зубы.
— Этого недостаточно, — сухо сказал француз.
— А что еще?
— Пусть каждый кандидат принесет с собой свою родословную.
— А это еще для чего?
Франсуа щелкнул языком, удивляясь моей невежественности.
— Ты наймешь того, чья родословная будет самой длинной. У таких полно связей, они живучие.
Я начал благодарить Франсуа, но он не слушал, а вместо этого поинтересовался:
— Скажи, ты уже уволил десять человек, которые первыми пришли к тебе в офис?
— Нет, не совсем так, Франсуа. Понимаешь, у меня нет офиса, и на меня работают только те люди, которые перешли ко мне по наследству. Я не могу уволить их. Мне как-то неудобно.
Наступила тишина.
— Эй! Ты куда пропал? — спросил я.
— Тебя здесь съедят заживо, — сказал Франсуа.
Глава 3
Старую кошку не научишь танцевать.
Небольшое объявление, которое мы поместили в местной газете, привлекло значительное количество кандидатов. Я тщательно изучил биографии всех претендентов, выбрав из них всего двух человек. Объяснять, как найти Дом Калифа, было чрезвычайно сложно, поэтому я решил беседовать с кандидатами в ближайшем к дому кафе «Корниш». Я зачастил в это заведение, поскольку мне нравился их эспрессо, такой крепкий, что он буквально пробивался сквозь мои внутренности, как сырая нефть к скважине. Ничто не доставляло мне такого удовольствия, как сидеть за столиком в тени на улице, глядя, как мир яростно проносится мимо. В Англии я счел бы ненормальным задерживаться в кафе более чем на пару минут. Признаться, на родине я туда вообще почти не ходил. Но в арабском мире нет занятия более почетного для мужчины, чем час за часом сидеть, глядя на улицу, цедя густой, как смола, caf'e noir. [3]
3
Черный кофе (фр.).
Первым кандидатом на должность помощника была симпатичная вежливая девушка по имени Моуна. Ее волосы были аккуратно покрыты платком хеджабом,а платье с длинными рукавами, хотя и приталенное, имело такой длинный подол, что тащилось за ней по полу. Едва лишь взглянув на Моуну, я почувствовал, что здесь должен был присутствовать кто-то третий, дабы попытаться защитить девушку от глаз завсегдатаев кафе.
На мой вопрос, принесла ли она свою родословную, Моуна протянула мне рулон плотной бумаги. Я развернул его и увидел множество строк с именами, написанными по-арабски.
— Очень впечатляет, — сказал я.
— Моя семья очень гордится своим происхождением, — заметила Моуна.
Я поинтересовался, где она работала до этого.
— Отец не хочет, чтобы я работала, — ответила девушка тихо. — Он убьет меня, даже если узнает, что я приходила на собеседование.
— Уверен, что до этого дело не дойдет, — улыбнулся я.
Моуна серьезно посмотрела на меня своими темно-карими глазами и мрачно сказала:
— Ох, вы сильно ошибаетесь. Еще как дойдет.
Наступила напряженная тишина. Моуна не спеша цедила апельсиновый сок.
— Порой отец очень сильно выходит из себя. Если бы он встретил меня сейчас здесь, то убил бы не только меня, но и вас заодно. Понимаете, это дело фамильной чести.
Я поспешно вернул Моуне ее родословную и засобирался, бормоча неуклюжие извинения. Я представил себе, как разгневанный папаша крадется за мной по улицам Касабланки. Насколько я понял ситуацию, он должен был вот-вот появиться.
— Я уверен, что из тебя получится отличная помощница, но, к сожалению, я уже нанял на эту должность другого человека.
Моуна выглядела расстроенной.
— Вечно одно и то же. Все работодатели отказывают мне, как только узнают об отце.
Вторым кандидатом был молодой человек по имени Адил. Когда он изложил свою автобиографию, я узнал, что он пять лет прожил в Новом Орлеане, где работал на кладбище. Несмотря на невыносимую жару, Адил был одет в дубленую куртку, подбитую мерлушкой, со следами крови на воротнике. Гладко выбрит, засаленные черные волосы растрепаны, сломанная переносица и маленькие беспокойные глазки. За те двадцать минут, что мы провели вместе, он выпил залпом три двойных эспрессо и выкурил пять сигарет. Парня трясло как в наркотической ломке.
Сначала я спросил, понравилось ли ему в США. Это был хороший, основательный вопрос. Я полагал, что это расположит ко мне собеседника.
— В Штатах полно сук, — был его ответ.
— Вам не понравились американские девушки?
— Нет, шлюхи.
Адил поднес руку к носу, понюхал ее и заявил:
— Я до сих пор ощущаю их запах.
— А как вам работа на кладбище?
— А что такое?
— Ну, занятие не слишком веселое, не так ли?