Год в Касабланке
Шрифт:
Камаль резко повернул руль и нажал на газ. Мы выехали из Маарифа и подъехали к шикарному жилому району. Через несколько минут Камаль привел меня в ближайший садовый питомник. Однорукий человек дремал в кресле.
— У вас есть рождественские деревья? — спросил Камаль, растолкав его.
Инвалид открыл один глаз, потер нос культей и показал в сторону нескольких тонких молодых деревьев.
— Вот, пожалуйста, — сказал он. — Настоящее рождественское дерево.
Я посмотрел туда, куда указывала культя. Там росла пальма.
— Какое же это рождественское дерево? Это — финиковая пальма. Нет, это, к сожалению, нам не подходит…
Инвалид закрыл глаза и к тому времени, когда мы прикрыли за собой дверь, уже храпел снова.
В машине обстановка заметно накалилась. Я обещал Ариане высокую ароматную елку. Хотя дочка была еще совсем маленькой, но ее крохотное сознание было уже заражено существующей концепцией Рождества. По ее представлению, елка являлась центром всего. Без нее не могло быть никаких северных оленей, Санта-Клауса и рождественских подарков.
— Есть еще одно место, — сказал Камаль, опять давя на газ. — Но это — последний шанс.
Мы петляли по Касабланке, опять проехали по окраинам и благополучному новому городу. Новостройки сменил квартал ар-деко. Камаль резко ударил по тормозам. Джип встал как вкопанный. Куда бы я ни взглянул, повсюду разгружались не поддающиеся описанию коробки. Их было тысячи, и на всех — китайские иероглифы. Все это напоминало декорацию второго плана к фильму о боевых искусствах в семидесятые годы. Но я все-таки узнал это место, мы покупали здесь с Зохрой школьные принадлежности.
Камаль исчез и в следующий миг появился вновь с плоской картонной коробкой в руках. На одном конце коробки были напечатаны китайские иероглифы, а на другом красовались череп с миндалевидным разрезом глаз и кости. Мы открыли коробку.
Внутри ее обнаружилась страшная, самого низкого качества синтетическая елка. Камаль выбросил сигарету в окно.
— Достаточно искры, и у вас в руках будет адское пекло.
На обратном пути домой, где я должен был вручить Ариане этот легковоспламеняющийся символ праздника, мы остановились в Хабусе. Я хотел купить джеллабыдля детей. Эта одежда универсальна. Можно носить ее на улице, как плащ, как повседневную одежду и даже как банный халат. Мы прошлись по рядам, где продавали джеллабы,чтобы посмотреть цвета и прицениться. Каждый раз, когда мне нравилась джеллаба,которая хорошо выглядела и была мягкой на ощупь, Камаль испытывал настоящий приступ гнева. Он набрасывался на хозяина лавки, выкрикивая обидные слова в его адрес.
— Да он — просто вор! — кричал Камаль, или: — Пусть злые джинны вырвут его язык за то, что он просит так много.
На Востоке торговаться при покупке — благородное дело, там существует традиция торговли. Марокканское общество обладает одной из самых развитых бартерных экономик из всех, какие мне только приходилось видеть. Я лично всегда сам готов добавить несколько монет, лишь бы сэкономить время и купить то, что нужно. Но для настоящего марокканца уклонение от торговой баталии равносильно безответственности. Здесь на кону честь. Забыть поторговаться — значит навлечь позор на лавку.
Во всех путеводителях написано, что, отправляясь за покупками в Марокко, желательно взять с собой местного жителя. Но там ничего не говорится о том, что местный гид, скорее всего, не позволит вам купить ничего и к тому же вполне способен вовлечь вас в кулачную драку с продавцом, поскольку он должен защищать вашу честь.
В тот день Кемаль не позволил мне купить ни одной джеллабы.Он предупредил всех продавцов, что изобьет каждого, кто сделает попытку в обход него продать мне джеллабу.
— А после того, как я их побью, — добавил он, — я займусь их родственниками. Я разделаюсь с ними, а потом доберусь и до друзей!
Мне нравился Камаль, да и помощник он был толковый, за исключением тех случаев, когда на него нападал психоз тотального контроля.
— Вы не понимаете, — оправдывался Камаль. — Именно благодаря этому наше общество прочно стоит на рельсах вот уже тысячу лет. Если позволить хотя бы одному лавочнику уйти от ответственности за завышение цены, вся страна развалится как карточный домик.
Прежде чем мы уехали из Хабуса, я извинился и незаметно юркнул во двор, где, как я помнил, во время Рамадана продавался прекрасный испанский обеденный стол. Я всмотрелся в глубь магазина и разглядел его. Стол был завален горой всевозможного мусора. Было совершенно незачем вмешивать сюда Камаля. Он был сегодня совсем не в духе. Поэтому я спросил о цене сам. Владелец магазина приподнялся в своем плетеном кресле и кашлянул.
— Столик вам очень нравится? — поинтересовался он.
— О да, — ответил я. — Обладание им сделает меня счастливейшим человеком в Марокко.
Торговец потер кончики пальцев друг о друга.
— Поскольку стол так вам понравился, цена увеличилась. Теперь он стоит шесть millesдирхамов, шестьсот долларов.
Глава 12
Собака лает, караван идет.
В новогоднюю ночь сердца наши преисполнились надеждой. Хотелось верить, что мы оставляем все свои проблемы в этом году, подобно змее, сбрасывающей старую, изношенную кожу, и вступаем в новый год, полный радужных перспектив. В ближайшие двенадцать месяцев я намеревался стать хозяином своих собственных решений и главой Дома Калифа. В последние минуты уходящего декабря я напыщенно заявил Рашане, что больше не позволю сторожам, имаму, Камалю и каким бы то ни было мастерам манипулировать мною.
Часы пробили двенадцать раз. Мы чокнулись, глотнули терпкого марокканского вина и помолились. Я молился, чтобы в наступившем году не было никаких особых происшествий и сюрпризов.
Через десять минут мы были готовы отойти ко сну. Я залез под перину и закрыл глаза. Снаружи, в бидонвиле,стояла тишина. Даже ослы успокоились. Было слышно только, как морской бриз колышет листья эвкалипта и одна сова подзывает другую. Никто в трущобах не собирался отмечать наступление нового года. Такие празднества не для бедных, а для тех, кто уже имеет больше, чем надо.