Год в Касабланке
Шрифт:
— Мустафа. — А затем последовало еще одно слово: — Таделакт!
Мой ограниченный опыт в области ремонта домов в Марокко научил меня не верить тем, кто говорит или улыбается слишком много. Лучше всего было опираться на тихонь с невыразительными лицами. Штукатур Мустафа оказался самым тихим и угрюмым мастером из всех тех, с кем я сталкивался. Он почти ничего не говорил и смотрел так, будто его мир должен был вот-вот рухнуть. Мустафа напоминал мне актера-мима. Осматривая фронт предстоящих работ, он не задавал никаких вопросов, поэтому я сам громко сообщал ему ту информацию, в которой штукатур, по моему мнению, мог нуждаться.
Мустафа приступил к работе на следующий день, вместе с бригадой из пяти человек. У всех были сверхдлинные пальцы, и всех отличала такая же замкнутость. Я наблюдал за их работой из окна гостиной. Штукатуры общались друг с другом жестами, открывая рты только в случае крайней необходимости. А когда эти люди ходили по комнате, то их шагов не было слышно.
Хамза был впечатлен их тихой безрадостностью.
— Это хорошие люди! — кричал он, громко хлопая в ладони. — Они принесут в этот дом гармонию!
Один из марокканских друзей сказал мне однажды, что ключ к пониманию этого королевства лежит к северу от него. Культуры Марокко и Испании, пояснил он, связаны между собой историей, традицией и кровью. Поэтому мы запланировали в середине февраля посетить Альгамбру на юге Испании, величайший дворец-крепость мавританских королей, до сих пор сохранившийся в Гранаде. Это время нам показалось наиболее подходящим для посещения самого прекрасного исламского дворца из всех когда-либо возведенных.
Откровенно говоря, нам очень хотелось уехать из Касабланки. Я вообразил себе, что, когда мы вернемся туда через неделю, вся работа будет уже закончена. Для того чтобы мастера трудились денно и нощно, я попросил Камаля остаться в доме и присмотреть за ними до нашего возвращения.
Живя в Марокко, легко забыть, что Европа всего лишь в десяти километрах к северу, хотя и уже на другом континенте. Мы доехали на поезде до Танжера, а затем добрались через Гибралтарский пролив на пароме в Альхесирас. Паром шел с низкой осадкой и креном на левый борт. Судно называлось «Изабелла», в честь королевы, изгнавшей испанских мусульман с Иберийского полуострова восемь веков назад. И хотя ширина пролива в самом узком месте составляет всего лишь четырнадцать километров, но он отделяет один континент от другого и океан от моря.
Мы стояли на ветру на палубе, глядя, как Африка исчезает из виду. Минареты Танжера все уменьшались и уменьшались, пока не стали казаться точками на горизонте. Чайки пикировали на корму, где стояло десять ящиков с рыбой, переложенной льдом. Мы перешли на нос и увидели приближавшуюся Европу.
Каждый, кто путешествовал по Андалусии, почувствовал, что марокканский оттенок присутствует здесь повсюду. Мавры ушли в Африку, но их наследство осталось по всей Иберии. Они вторглись в Испанию в 711 году христианской эры, и исламская религия господствовала здесь на протяжении пятисот лет. Сегодня можно найти следы мавританского прошлого в испанской кухне и музыке, системе образования, фольклоре и в самом языке.
Дворец Альгамбра в Гранаде настолько изящен, что посетитель теряется и не находит слов, чтобы описать его. Впервые меня привезли туда еще ребенком. Я помню, как ходил по его садам и просторным залам, открыв от удивления рот. Я и представить себе не мог, что бывает такая красота, такая правильность линий.
В прохладном зимнем воздухе пахло розами, звук падающей воды в фонтанах убаюкивал. Снова проходя через внутренние дворы Альгамбры, но теперь уже со своими собственными детьми, я был заворожен безмятежностью, царившей здесь. Все в этом дворце было похоже на балет в камне. Линии и поверхности были приятны глазу, звуки и запахи доставляли наслаждение. Как и в балете, здесь появлялось ощущение, что такое совершенство образовалось без всяких усилий.
Мы остановились в небольшой гостинице совсем близко от дворца. Ночи стояли холодные, по утрам повсюду лежала изморозь. Меня переполняло чувство безмятежного спокойствия. Я поведал Рашане, что хотел бы остаться здесь навсегда и никогда больше не появляться в Доме Калифа. Сначала она рассмеялась, а потом стала очень серьезной: видно поняла, что муж не шутит.
На второй вечер нашего пребывания в Испании у меня зазвонил телефон. Это был Хамза. Он был в истерике и чуть не плакал.
— Мсье Тахир! Мсье Тахир!
— Хамза, что случилось?
— Мсье Тахир, мы — хорошие люди. Мы честные, — заявил он, тяжело дыша.
— Что случилось, Хамза? Почему ты звонишь? Что, в доме пожар?
— Нет, нет. Дом здесь ни при чем.
— Тогда в чем же дело?
Голос сторожа дрожал.
— В Камале. Он плохой, очень плохой человек.
— А что Камаль натворил?
— Он… он…
— Да что случилось?
— Он привел в дом множество femmes de la route,уличных женщин.
Выяснилось, что, подобно подростку, у которого уехали родители, Камаль пустился в круглосуточный загул с вином, женщинами и дешевым гашишем. Он выгнал Хамзу и работников через черный ход. А главные ворота в Дар Калифа стояли нараспашку. Не было шлюхи в городе, которую не пригласили бы на эту вечеринку столетия.
— Они занимаются плохими, очень плохими вещами во всех комнатах, — жаловался Хамза. — Аллах свидетель. Я видел это собственными глазами!
Глава 15
Обещание — подобно облаку, а его исполнение — дождю.
Камаль любил рассказывать, как он мстил тем, кто был настолько глуп, что осмеливался перечить ему. Он с гордостью повествовал о том, как лишал целых состояний тех, кто переступал ему дорогу. За те месяцы, что он у меня служил, мой помощник не раз упоминал о людях, которые с его помощью попали в тюрьму по всему Марокко. В том числе и пара его двоюродных братьев томилась в застенках одной из самых мрачных тюрем Касабланки. Их ошибка заключалась в том, что они хотели обхитрить самого Камаля Бенабдуллу. Другие были наказаны более оригинальными способами. Камаль рассказал мне об одном своем неприятеле, который не мог терпеть жару. Его заманили в пустыню и закопали по горло в песок. Другого сняли на видеокамеру, когда он развлекался со своей любовницей, и отправили пленку жене.