Год в оранжевом круге
Шрифт:
ГЛАВА 2. АБСУРД НА ДВОИХ
Ну здравствуй, конец детства, ты вьешься вокруг больше месяца, хоть после прибытия новых гостей все же крошечным шагами наступала оттепель.
«Акватория» греет. Греет человеческой радостью. И взрослые, и дети сбежали наслаждаться летом, просто летом. Счастливым летом.
Июль не утешал: солнышко пекло, вот только в воздухе перестала чувствоваться прежняя легкость. Зато гости наслаждались: пили шампанское, смеялись, даже влюблялись. Но ребятня стала здороваться со мной как-то холодно, будто сговорились.
Сережа
Михаил Дмитрич крутился как белка в колесе: первое время он находился в разъездах между Петербургом и Сергиевым Посадом, – именно оттуда они и приехали. Процедура увольнения затянулась надолго, так что ему расслабляться было некогда.
А сын его тоже не расслаблялся.
На днях, сидя на пляже, представила себя на месте Сережи. Вдох… Легкие дышат свободой – впереди еще лишь зарождающаяся дорога молодости: образование, работа, любовь, друзья, весь мир распахивает двери широко-широко, но вдруг один день перечеркнул все. Все. Абсолютно все. Достаточно дьявольской секунды, чтобы обжечься неизбежной правдой – жизнь не такая, – рано или поздно наступит конец, просто для него он наступил так скоро, что юность еще не успела подарить ему то, ради чего, возможно, и стоит жить. Жизнь вообще странная штука: сначала дарит нам все: молодость, любовь и жажду поддаваться ее импульсу, а потом – все забирает. Страшно, что в то время, когда «нам дарят все», – это «все» оказывается позади. Хочется думать, что это сон, страшный сон, утром – все будет как прежде, все будет… просто будет… все рядом. Не случилось.
Когда мы научимся сдерживать общения? Я – никогда. Первый раз виню себя за что-то: так и не поговорила с ним.
Пахнет свежестью и умиротворением, – этот запах появляется только после дождя. Тот, перемешиваясь с лесом и мокрым песочком у бриза, призывает с нетерпением выбраться на улицу – погреться. Многие пришли за тем самым удовольствием – после легких холодных капель, которыми сытятся Финский залив вместе с туманом. Сижу. Смотрю на этих людей, и не замечаю, как тревожное лето сменяется нотами смеха тех ребятишек, как раньше. Даже не верится, что я не могу ощутить ту беспечную детскую жизнь, будто все теперь другое.
– Зэня, подай мячик! Ну Зэнь, – мяукнул Вася Коровкин, играющий в «съедобное-несъедобное» с Линой и еще парочкой малышей. Веселый мальчик. Второй год уже приезжает, между прочим, и никак ему не надоест это «съедобное-несъедобное». – Зэня!
– Лови, – не рассчитав силы, я чуть не попала Коровкину в его пухленькое личико.
В момент полета мяча через пляж, даже несмотря на расстояние шагов в двадцать, между нами, мне удалось почувствовать, как сердце у Лины чуть не прихватило. И так с каждым дитем: малейшее падение, стон, вой или писк – сразу конец света.
– Васюш, ну сходи ты в следующий раз сам, мало ли.
Коровкин кивнул. Жаль, что память у него как у рыбки.
Что ж, прошло два часа, на берегу уже никого не было, хоть и стояла чудесная благодать. Уходить совершенно не хотелось, но превращаться в жертву комариных укусов – тем более.
Недалеко слышалась гитара. С ходу и не вспомнить, кто же у нас из отдыхающих такой одаренный. В четвертом домике, кажется, девушка с чемоданом большим заселялась. Да нет, не она – чехла же от гитары не было.
Звуки казались такими необычными, потому я и не могла понять, откуда оно все: возможно, из леса, – нет, я оборачивалась несколько раз в ту сторону, – никого, к тому же – чудаки из соседского коттеджного поселка давно угомонились и видели десятый сон. Струны продолжали интриговать слух. Я действительно слышала плавые переходы пальцев к аккордам, – один за другим. Они создавали впечатление чего-то живого. Все. Неудержимое любопытство переполнилось.
И где гитара? Боюсь спугнуть музыканта, дарящего такое настроение. И вдруг все прекратилось. Тем временем я настороженно встала с огромного корня сосны и направилась на предполагаемое место игры. Тело напряглось. Я вышла на узенькую лесную тропинку, проходящую на окраине «Акватории», наверняка гитарист должен быть там. Стало еще тише. Никого не было. Колючие кусты малины мешали проходу.
Вдалеке под деревом кто-то сидел и бормотал: «H, нет… Gm, нет… Fm… да, Fm». Вздохнув, продолжил: «ммм нет, Fm же». Это был он
Естественно, я не осмелилась подойти к нему сразу, и, спрятавшись за соседней елью, стала перебирать сотни приходящих мыслей. Разом к напряжению прибавилась еще и тревожность. И что здесь делает этот Сережа? Как гром среди ясного неба.
Решено.
Нельзя просто так стоять. В конце концов: я тут живу! Его руки хрупко зажимали струны, музыка снова все лилась и лилась, а парень хмурился.
Пока я пыталась подобрать слова, чтобы избежать предстоящего конфуза, тот монотонно произнес, не отводя взгляд от инструмента:
– Зачем ты давишь на дерево? Тебя и так видно.
– Извини, я просто хотела сказать, что ты бесподобен. Вернее, играешь бесподобно! Я в восторге, я никогда так не наслаждалась живой музыкой!..
– Приятно слышать, – хмыкнул рыжик, не оборачиваясь.
– Кто тебя научил? Не поверю, что пять лет отходил в музыкалку!
– Одноклассник. А ты-то что тут делаешь?
Стою в недоумении. Смотрю. У меня есть гордый ответ.
– Я здесь каждый вечер. На минуточку.
Немного помолчав, Серега взял в левую руку рюкзак, за спину закинул классическую гитару с надписью «сражайся». Далее закинул инструмент за спину и встал с мокрой земли. В правой руке у него – кружка с горячей водой. Не дожидаясь меня, он свернул на тропинку. Характер у него такой. Уже знаю, что мы никогда ни о чем не договоримся.
Я стала его догонять.
Когда мы научимся понимать эту жизнь? Наблюдая за ним, мне невзначай показалось, насколько сложны люди. Ведь принципы и мышление, заложенные в детстве – это непробиваемый стержень, который, к сожалению, или к счастью, слишком тяжело изменить. А что в голове у него? – знать не хочу.