Год в Провансе
Шрифт:
Выцветшие открытки и старые льняные сорочки соседствовали здесь с разрозненными столовыми приборами и потрескавшимися эмалевыми табличками с рекламой слабительного или помады для непокорных усов. Тут же ждали своего покупателя чугунные утюги, фаянсовые ночные вазы, пепельницы с эмблемами уже несуществующих кафе, броши эпохи ар-деко, пожелтевшие сборники стихов и неизбежный стул в стиле Людовика XIV в идеальном состоянии, если не считать отсутствующей ножки. Чем ближе время подходило к полудню, тем ниже делались цены, и вот тут-то и начиналась настоящая торговля. В нее с энтузиазмом вступила и моя жена, достигшая в этом искусстве определенных высот. Она уже полчаса описывал круги вокруг небольшого гипсового бюста Делакруа, сделала несколько заходов и уже сбила цену до семидесяти пяти франков, но решилась на еще одну попытку.
— Последний раз спрашиваю: сколько вы все-таки за него хотите?
— Мадам, я уже давно хочу за него сто франков, но, раз уж дело идет к ланчу, отдаю за пятьдесят.
Мы устроили Делакруа у заднего стекла, чтобы он мог смотреть на дорогу, и вместе со всей Францией устремились навстречу гастрономическим радостям.
Одно из качеств, неизменно восхищающее нас во французах, — это их готовность поддержать талантливого повара, как бы далеко ни находилась его кухня. Качество блюд для них важнее личных удобств, и ради того, чтобы хорошо поесть, они безропотно едут час и даже больше, исходя по дороге слюной. Таким образом, хороший кулинар имеет шанс преуспеть, даже если судьба забросит его в самое неподходящее место. Ресторан, в который мы сейчас направлялись, находился в такой дыре, что первый раз, чтобы отыскать его, нам потребовалась карта.
Букс настолько мал, что его трудно назвать даже деревней. Там имеются старинное здание мэрии, вполне современная телефонная будка, пятнадцать или двадцать живописно разбросанных домов и ресторан «Оберж-де-ля-Луб», приютившийся на склоне холма, откуда открывается вид на пустынную долину внизу. Зимой мы долго искали его и, забираясь все дальше и дальше в глушь, уже начали сомневаться, не закралась ли в карту ошибка. Тогда мы оказались единственными клиентами, ледяной ветер ломился в окна, и нас усадили прямо перед огромным камином, в котором горело здоровенное полено.
В жаркий майский полдень картина оказалась совершенно иной. Свернув с главной дороги, мы обнаружили, что на маленькой парковке у ресторана почти не осталось свободных мест, причем половина их была занята тремя лошадьми, привязанными к бамперу древнего «ситроена». Хозяйский кот, картинно развалясь на нагретой солнцем черепичной крыше, с интересом наблюдал за несколькими курицами, гуляющими по соседнему полю. Столы и стулья были расставлены вдоль стены старого амбара, и мы ясно слышали доносящийся из кухни перестук кусочков льда, высыпаемых в ведерко.
Шеф-повар Морис вышел нам навстречу с четырьмя бокалами «шампанского с персиками» и пригласил в амбар полюбоваться своим новым приобретением — большим открытым экипажем с деревянными колесами и скрипучими кожаными сиденьями. Морис собирался устраивать на нем экскурсии по Люберону и по дороге, bien s^ur, [102] завозить туристов в свой ресторан, чтобы перекусить. Как нам эта идея? А мы сами хотели бы поехать? Ну конечно, хотели бы! Он застенчиво улыбнулся и поспешил обратно к плите.
102
Разумеется (фр.).
Морис был поваром-самоучкой, совершенно лишенным честолюбивого желания прославиться на всю Францию. Все, чего он хотел, — это зарабатывать достаточно, для того чтобы жить в долине и содержать нескольких лошадей. Своим успехом его ресторан был обязан простой, недорогой и вкусной пище, а не полетам гастрономической фантазии, которые сам Морис называл «cuisine snob». [103]
Морис предлагал своим клиентам только один вариант ланча за сто десять франков. Девчушка, помогавшая в зале по воскресеньям, принесла большой плетеный поднос и поставила его в центр стола. Мы насчитали четырнадцать видов hors d'oeuvres, [104] артишоки, крошечные сардинки, зажаренные в сливочном масле, ароматный tabouleh, [105] соленая треска под белым соусом, маринованные грибы, кальмары, tapenade, маленькие луковички в свежем томатном соусе, сельдерей и турецкий горох, редис и помидоры-черри, холодные мидии. Поверх всего этого богатства были наложены толстые куски паштета, маринованные корнишоны, блюдечки с оливками, холодные жареные перцы и хлеб с хрустящей коричневой корочкой. В ведерке со льдом охлаждалось белое вино, бутылку красного Шатонеф-дю-Пап открыли и поставили в тенек «подышать».
103
Кухня для снобов (фр.).
104
Закуски (фр.).
105
Вид салата из зелени и трав (фр.).
Все остальные клиенты, французы из соседних деревень, оделись ради воскресного дня в чистые «парадные» костюмы, и две приезжие пары в яркой и дорогой одежде казались на их фоне экзотическими чужаками. Три поколения одного семейства, занявшие большой стол в углу, с верхом наполнили свои тарелки и пожелали друг другу bon app'etit. Шестилетний малыш, демонстрируя несомненные задатки будущего гурмана, заявил, что этот паштет нравится ему гораздо больше, чем тот, что готовят дома, и осведомился у бабушки о вкусе вина. У его стула сидела пришедшая с семейством собака, как и все собаки отлично знающая, что дети роняют на пол больше еды, чем взрослые.
Мы отдали должное закускам, и нам принесли горячее: розовые ломтики баранины, приготовленной с целыми головками чеснока, и гарнир из зеленой фасоли и золотистых картофельных galette. [106] К мясу по бокалам разлили Шатонеф-дю-Пап — темное и крепкое вино «с плечами», как выразился Морис. Мы без особого сожаления распростились с мечтой об активном отдыхе и начали тянуть спички, чтобы решить, кому достанется плавучее кресло Бернара.
Потом подали сыр из Банона — влажный, обернутый в виноградные листья, и, наконец, десерт, на самом деле объединивший три десерта: лимонное sorbet, шоколадный торт и cr`eme anglaise [107] — все в одной тарелке. Кофе. Стаканчик marc из Жигонды. Счастливый, удовлетворенный вздох. Где еще в мире, восхищались наши друзья, можно так вкусно поесть в такой расслабленной и непринужденной обстановке? Может, только в Италии, но более — нигде. Они привыкли к лондонским ресторанам с их дизайнерскими интерьерами, претенциозной пищей и головокружительными ценами. Тарелка пасты в Мейфэре, жаловались они, стоит больше, чем весь наш ланч. Ну почему в Лондоне невозможно поесть вкусно и дешево? Исполненные послеобеденной мудростью, мы пришли к выводу, что, поскольку англичане ходят по ресторанам гораздо реже, чем французы, они желают, чтобы их не только насытили, но и впечатлили: чтобы вино приносили в плетеной корзиночке, чтобы подавались миски для полоскания пальцев, чтобы меню длиной напоминало небольшой роман, а счетом можно было хвастаться перед знакомыми.
106
Лепешки (фр.).
107
Английский крем (заварной) (фр.).
К нам подошел Морис и спросил, как нам понравилось у него в ресторане. Он присел за наш столик и на листке бумаги в столбик сложил несколько цифр. «La douloureuse», [108] — вздохнул он, пододвигая бумажку ко мне. С нас причиталось шестьсот пятьдесят франков — во столько в Англии обошелся бы ланч на двоих. Один из наших друзей спросил Мориса, не подумывал ли он о том, чтобы перебраться в какое-нибудь место пооживленнее: в Авиньон или даже в Менерб. Тот покачал головой: «Мне и здесь хорошо». Он добавил, что рассчитывает проработать здесь еще по крайней мере лет двадцать пять, а мы выразили надежду, что и тогда у нас хватит сил доковылять сюда и отведать его замечательных блюд.
108
Здесь: печальная обязанность (фр.).
На обратном пути мы заметили, что сытная пища и воскресный отдых благотворным образом влияют на темперамент французского водителя. С полным желудком он едет не торопясь, глазеет по сторонам и даже не пытается пойти на обгон на слепых поворотах. Он останавливается, чтобы подышать и облегчиться в придорожных кустах, на пару минут сливаясь с природой и приветливо кивая проезжающим мимо. Завтра он снова превратится в камикадзе, но сегодня воскресенье, мы в Провансе, и надо наслаждаться жизнью.