Годы испытаний. Честь. Прорыв
Шрифт:
– Вот ты и отдохнул, Ефим… Проковыряешься тут до полночи. Сама себя раба бьет, что не чисто жнет…
Он с завистью поглядел на Андрея, тот, аппетитно зевая, расстилал шинель.
И вдруг тяжелая рука Полагуты легла на плечо Ежа:
– Давай-ка вместе, Ефим, отроем.
Глаза у Ежа просияли.
– Я и так тебе проспорил вчера… – голос его дрогнул.
– То само собой, – бросил Андрей, поплевав на руки. Он с силой ударил лопатой о сухую землю, комья ее полетели в разные стороны.
Никогда еще Еж не чувствовал себя таким виноватым…
Обходя
– Надо, лейтенант, проявлять больше выдумки на тактических занятиях. Бойцы должны чувствовать, что их обучают полезному делу. У вас на занятиях много рассуждений…
«Откуда это он знает?» – подумал Миронов.
– Вот ваш товарищ по училищу, Жигуленко, проводит их куда лучше…
Миронов стоял, смущенно теребя гимнастерку.
– Прочтите вчерашнюю передовую в «Красной звезде» – «За отличную подготовку станковых пулеметчиков». Она вас касается. Вы, молодые командиры, должны быть особенно беспокойными. Мало хорошо знать то, что в военном деле уже сделано до вашего прихода в армию. Служить надо так, чтобы постоянно искать… А вот со станком у вас хорошо получилось, – слегка улыбнулся Канашов. – Это верный путь к завоеванию авторитета командира.
Канашов простился и уехал.
«Надо пойти проверить, как идут работы», – подумал Миронов.
Солнце щедро пекло, хотелось пить. Разговаривая с Канашовым, Миронов видел, как принесли ведро воды – норма на взвод, как бойцы с шутками делили ее, и даже слышал, как смеялись над лежащим на траве Ежом, выливая ему в котелок остатки воды. «Неужели Правдюк обо мне забыл?» – подумал Миронов, направляясь на позицию, где ему приготовили наблюдательный пункт.
По пути он остановился у запасной позиции, где работали Еж и Полагута. Потный, перепачканный землей Полагута бросил рыть и протянул котелок с водой:
– Пейте, товарищ лейтенант.
– Спасибо, товарищ Полагута. Я не хочу.
На наблюдательный пункт кто-то уже позаботился принести соломы. Миронов прилег на нее, расстегнул ворот гимнастерки, вытер платком пот. От близости сырой земли было легче дышать. И вдруг он увидел в нише, вырытой в боковой стенке, чей-то котелок. Он взял его. В нем была вода. Отхлебнул глоток, пополоскал рот и выплюнул. На боку котелка были выцарапаны четыре буквы: «Ягод». «Так это Ягоденко позаботился…» Но тут зашуршала, посыпалась земля, сверху показался сержант Правдюк и протянул ему котелок:
– Товарищ лейтенант, это ваша порция осталась…
Глава девятая
Вскоре после майских праздников в дивизию пришла телеграмма, подписанная командующим войсками военного округа: «Отложить до конца мая проведение генеральной «репетиции» тактических учений с боевой стрельбой». «Значит, на учении будет сам командующий», – решил Русачев. Он срочно собрал командиров полков и начальников штабов, начальников родов войск и служб. Пришел и новый парторг полка Канашова – старший политрук Ларионов. Высокий, стройный мужчина с усталым лицом и красивыми черными цыганскими глазами. Русачев начал с того, что отругал хозяйственников.
– Черепашьи у вас темпы… До сих пор даже трибуны нет для выступления командующего!
– И дорога к месту учения такая, что сам черт ногу сломит… – добавил полковой комиссар Коврыгин.
– Если командующий найдет какой-нибудь недостаток, – пригрозил Русачев, – я вас всех разгоню. Попомните мое слово!
К удивлению всех, Русачев не сделал никаких замечаний Канашову. За последнее время комдив часто бывал на занятиях в полку Канашова и не раз спорил с командиром полка, иногда дело доходило до резких разговоров, но сейчас, на совещании, он даже не обмолвился об этом. А ведь только позавчера они снова столкнулись. Канашов предложил ознакомить расчеты полковых минометов с устройством мин и дать им отстрелять упражнения до того, как они примут участие в учениях, а Русачев решительно воспротивился, ссылаясь на приказ, запрещающий знакомить с этими минами и тем более отстреливать.
– Что ж это выходит, Василий Александрович, будто мы своим людям не доверяем? Ведь воевать-то будут они. Какой же прок, если они толком не знают своего оружия?
– Не торопитесь, товарищ Канашов. Будут воевать, тогда и узнают, а нарушать приказ не позволю.
– Но ведь командующий дал согласие. И по-моему незачем засекречивать каждый пустяк… В иностранной печати публикуются все сведения о таких тяжелых минометах, и даже «Красная звезда» о них писала, а мы засекречиваем.
– Сказать, товарищ Канашов, все можно. А где документ? Меня, а никого другого, тряхнут. Подпишет командующий бумагу, тогда и обучай.
Но и об этом разговоре не упомянул Русачев на совещании. И вдруг сказал:
– Вчера я на занятиях у Канашова был, беседовал с его бойцами. Умеет он с людей требовать. И все они ему как богу верят. Неплохой бы из тебя, Канашов, политработник вышел!
Заместитель комдива по политчасти Коврыгин недовольно покосился на Русачева.
К Канашову он все больше и больше питал неприязнь за его резкое выступление на партийной конференции в адрес политотдела.
– Я это серьезно говорю, – подтвердил комдив.
Эта внезапная похвала смутила Канашова. Он слегка растерялся.
А через неделю после этого совещания пришла еще одна телеграмма от командующего военным округом. В ней указывалось, что генеральная «репетиция» назначается на двадцатое мая, а сами учения – на конец июня, когда войска выйдут в лагеря.
Как-то, возвращаясь из кино, Наташа сказала Жигуленко, что она и ее отец друзья и она доверяет ему все свои секреты. А вскоре после этого Канашов пробрал Жигуленко за опоздание на стрелковый тренаж. Жигуленко задумался: «Не откровенность ли Наташи с отцом – причина придирок Канашова? Ведь недаром же говорят: «Если хочешь вывести из себя Канашова, поухаживай за его дочерью». Я думал, что это шутка, а оказывается, нет». Жигуленко тем более было обидно страдать из-за Наташи, потому что последнее время его больше волновала Рита. И он уже не раз назначал ей свидания то на опушке леса, то в кино.