Годы испытаний. Честь. Прорыв
Шрифт:
Вскоре они столкнулись и по военным вопросам. Русачев недоверчиво относился к военной теории и считал, что для командира основой является практика, и прежде всего личный боевой опыт.
– Тот еще не командир, кто пороха не нюхал, – часто говаривал он. – Пусть теории разводят профессора там, в академиях, а командиру, чтобы умело командовать, надо все испытать на своей шкуре.
Прослужив всю Гражданскую войну в коннице и приняв стрелковую дивизию, он первое время больше занимался лошадьми, чем людьми. На это ему указали на одном из партийных активов. И он «перестроился», стал больше
В дивизии ходили слухи, будто Канашов, подсмеиваясь над «лошадиной любовью» комдива, сказал, что он, Русачев, если бы можно было, то и в кабинете охотнее сидел бы в седле, чем в кресле.
Возвращаясь домой, Канашов мучительно думал обо всех своих делах. Еще у подъезда дома он услыхал крик дочери и жены. Как только он переступил порог, обе они, заплаканные, бросились к нему и наперебой стали жаловаться друг на друга. Канашову стало ясно: они и часа не могут жить под одной крышей. Валерия Кузьминична заявила решительно, что, если муж не накажет эту гадкую девчонку, оскорбившую ее, она покончит с собой. И снова весь субботний вечер, воскресный день и всю ночь до рассвета шли бесконечные разборы: кто виноват.
Помощник начальника штаба полка майор Савельев, который заменял начальника штаба, уехавшего в отпуск, закрутился в вихре дел. Но вот он взглянул на расписание командирской учебы – и сердце замерло. Сегодня штабная тренировка! В графе «Кто проводит» стояла фамилия Чепрака, который был в отпуске. Значит, занятия надо проводить ему, Савельеву. А он не готов. Времени до начала занятий чуть побольше часа. «Ладно, перенесем на другой день, – махнул рукой Савельев. – Канашов пришел не в духе, говорят, опять весь выходной жена закатывала истерику, и сейчас он уехал в батальон Горобца. Ему сейчас не до штабных тренировок».
Но в одиннадцать часов раздался телефонный звонок: Канашов поинтересовался, все ли командиры и штабные работники знают о предстоящих занятиях. И тут Савельеву ничего не оставалось, как признаться о своей забывчивости. За свою «профессорскую рассеянность» он получил замечание от командира полка, а занятия решил провести сам Канашов.
В двенадцать часов дня без одной минуты подполковник Канашов вошел в кабинет начальника штаба полка, где обычно проводились штабные тренировки.
Выяснилось, что у большинства командиров не было уставов, наставлений и справочных материалов. Даже цветные карандаши нашлись не у всех.
Канашов недовольно оглядел всех и дал час на подготовку. Притащили и упирающегося полкового ветеринарного врача Ковылкина. Он отговаривался тем, что занят очень, готовит коней к весенней инспекторской проверке, и, главное, тем, что ему здесь нечего делать.
Когда собрались все, Канашов дал тему новую и неожиданную для всех: «Работа штаба стрелкового полка по управлению оборонительным боем и выходом из окружения».
Отработка документов и справочных данных по теме обороны прошла сравнительно сносно. Но как только Канашов сообщил, что полк попал в окружение, тут пошла «писать губерния». Савельев не смог составить приказания о переходе к круговой обороне,
И как раз в этот момент вошел полковник Русачев.
Он взял посмотреть карту ветврача Ковылкина. Это был грязный лист, прочерченный грубыми жирными линиями и пестревший многочисленными подчистками.
– Это не карта штабного работника, а какая-то детская мазня. А ведь карта – боевой документ, помощник и советчик в бою. Такая же грязь, между прочим, у вас и в конюшне. Безобразие! Почему до сих пор не отправили мерина Тихого на дивизионный ветеринарный пункт?
– Товарищ полковник, – сказал врач, – я сегодня хотел сделать это с утра, да вот на занятия вызвали.
– У нерадивых всегда найдутся отговорки… Если и на инспекторском смотре провалитесь, не ждите пощады. – Комдив погрозил пальцем Ковылкину. – А вам, товарищ Стецко, – строго обратился он к начальнику штаба первого батальона, – стыдно так небрежно вести карту. Мало вас Чепрак гоняет.
И тут Русачев взял приказ – «Выход из окружения и отдых». Он удивленно пожал плечами:
– Что это за новости, товарищ подполковник? Я не помню, чтобы эта тема была в программе командирской учебы.
– Этой темы нет, товарищ полковник. Я решил включить ее сам.
Русачев еще больше удивился. «Опять что-то придумал. Ну, пусть закончит занятия, я с ним поговорю».
Русачев и Канашов остались вдвоем.
– Кто разрешил тебе самовольно менять тему? – строго начал Русачев.
– Товарищ полковник, я вам уже докладывал свои соображения.
– Да какие там соображения? Есть программа, есть план командирской подготовки, утвержденные наркомом обороны, а для подполковника Канашова, видите ли, это не закон… Да ты пойми, наконец, что получится, если каждый начнет мудрить и отсебятину пороть?
– Зачем же тратить время, товарищ полковник? Несколько месяцев назад уже отрабатывались эти темы. То оборона, то наступление – это какой-то заколдованный круг…
– Было указание от отдела боевой подготовки округа отрабатывать главным образом наступление.
– Это неправильно! Я написал об этом в округ…
– Ишь ты, разошелся! Это ему неверно, это неправильно. Что же получится, если каждый командир полка будет критикой заниматься? У нас, товарищ подполковник, и программы и уставы для всей армии едины.
– И программы и уставы люди пишут. А люди, как известно, могут ошибаться.
– Они ошибаются, они и ответ держать будут. Ты что хочешь сказать, что ты один умник, а все остальные дураки? Устав не одна седая голова писала: лучшие наши военные теоретики.
– А я и не считаю их глупыми. Но самые лучшие теории оправдывают себя, если подтверждаются жизнью. Возьмем, например, такой вопрос: в основе советской военной тактики лежит наступательный принцип действия. Об этом хорошо в свое время писал Михаил Васильевич Фрунзе. Но и наступление у нас разрабатывалось, я бы сказал, односторонне. В уставе имеются разделы: бои в особых условиях, в частности зимой, и наступление на укрепленный район. Но кто, скажите, серьезно занимался разработкой этих тем?