Годы испытаний. Книга 1
Шрифт:
Напряженной жизнью живет в эти дни полк Канашова. Прибывает новое пополнение, подвозятся боеприпасы, продовольствие.
Во всех частях большого войскового организма полка день и ночь кипит напряженная работа. Полк готовится к сражению.
Только Дубров бродит по лесу какой-то безразличный ко всему. Он долго и упорно молчит, уставясь рассеянным взглядом в землю, крутит в пальцах голубоватый цветок незабудки, покрытый пылью, изредка подносит его к носу, нюхает, тяжко вздыхает.
– Ведь вот нет в нем никакого запаха, - говорит он Миронову,- с виду бедный цветок, а какие Рита красивые
– Дубров смущенно взглянул на Миронова.
– Чует мое сердце, что жить мне недолго осталось, - добавил он каким-то чужим, оборвавшимся голосом.
На Миронова повеяло холодом от этих слов. Ему захотелось разуверить товарища. Ведь раньше никогда за Дубровым подобного не замечалось. В боях он дрался смело, за это его все любили. Почему на него вдруг напала хандра, почему сломился характер?
– Да что ты, Сергей. Ты что, забыл,- весело сказал Миронов, - ведь мы в академию собирались поступить после войны?
И Дубров, вглядываясь в мерцающие звезды, старается припомнить этот разговор.
– В академию?… - переспрашивает он, оживляясь.
– Обязательно поступим. Это моя заветная мечта…
2
Всю ночь Еж и Новохатько ходили по селам. К утру они принесли два мешка бутылок. И тут же под наблюдением Миронова налили в них бензин и роздали по отделениям. Усталый добрел Еж до своего окопа, расставил бутылки в нише, упал, обессиленный, на дно окопа, накрылся шинелью и уснул как убитый.
Новохатько в это время копал себе щель. Вместе с Ежом они были назначены истребителями вражеских танков. «Ну и выдумают таке нестояще дило: на танк с бутылкой! Та от него даже снаряд отскакивает рикошетом, а шо ему бутылка зробит?… Цим средством клопив из кровати выжигать гарно»,- думал Новохатько, усердно долбя суглинистый грунт и с завистью посматривая на спящего Ежа.
Он не выдержал и разбудил Ежа.
– Юхим, ты слыхал таку присказку? Мени ее рассказал мой земляк, Ванька Полудница…
– Какой такой Полудница?
– рассердился Еж.
– Та цей, що на баяне гарно грае. У ихнем взводе балакают о Канашове так:
«У нашего Канаша больно сметка хороша.
Воевать к нему пойдешь, никогда не пропадешь».
Той присказкой воны усих отставших от частей бойцов до себе переманивают. Вот це агитация! А то шо ты нам шутки сыплешь. С них тилько зубы чесать…
– Каков полк, таков о нем и толк, дело ясное, - и, перевернувшись на другой бок, Еж снова захрапел.
Взошло солнце, оно согрело продрогшего от сырости Новохатько, его клонило ко сну, но он получил приказ копать щель. «Ты гляди, який чертяка стал, дыхать не дае, - размышлял Новохатько о Полагуте.
– Раньше покладистый був хлопец, а теперь попробуй не послухай». Сон смежал отяжелевшие веки, глаза слипались, непослушная лопата то и дело выпадала из рук. Наконец, прислонившись к стене окопа, боец закрыл глаза, голова его свесилась на грудь.
Но чуток сон солдата, как у матери возле ребенка. Над окопом тонко, как оса, прожужжала шальная пуля, и сразу Новохатько встрепенулся. «Не иначе, як кто-то стрелял», - дошло до сознания, и он нехотя открыл один, потом другой глаз и стал всматриваться в противоположный берег»
Там по- прежнему было спокойно. Лес синим частоколом ринулся вдоль реки, вода изредка рябилась серо-зелеными бугорками волн, а середина ее курилась туманом.
«То мэни почудилось… Подремлю до солничка, а там и покончу щель», - решил Новохатько, подкладывая под голову вещмешок и устраиваясь поудобней.
Но вскоре появились вражеские самолеты-разведчики. Долго и надсадно, как бормашина, ныли они, неторопливо высматривая что-то на земле. И как только ушли на запад, над районом обороны батальона появились тяжелые бомбардировщики.
Земля затряслась и загудела, словно бубен, о который ударяли огромными колотушками. Еж и Новохатько вскочили. Перед окопом появился лейтенант Миронов, лицо спокойное, но бледное.
– Позиция готова?
– строго спросил он у Новохатько, который был назначен старшим истребительной группы.
– Трохи ни успилы, товарищ лейтенант, - щурил он заспанные глаза.
И тут же донеслось:
– Танки слева!… Танки слева!…
Артиллеристы выкатывали на опушку леса орудия, собираясь прямой наводкой отразить танковую атаку. В окопах зашевелилась пехота, готовя связки гранат и бутылки с бензином.
– Сколько ни выть, а знать, так и быть, - сказал Еж, чувствуя мелкую дрожь во всем теле.
– Как думаешь, Иван, не наделают они из нас котлет? Кобыла с волком тягалась, один хвост да грива осталась.
– Ничего, Юхим, зараз наша артиллерия вдарит, та и мы подсобим трохи.
– А тебе не страшно? Гляну на танк, так бы и влез в землю, как червь.
– Оно-то хто не злякается,- признался Новохатько.
– Земля и та пид танком корежится. Попадись пид его ненароком, вин тебе, як зерно на жерновах, перемелет.
Еж и Новохатько высунулись из окопа и стали наблюдать. Снова просвистела пуля. Новохатько пригнулся. Еж взглянул на него, осклабился.
– Ты кому кланяешься? Немцам, что ли? Не та пуля разит, что грозит…
От леса, разворачиваясь вправо, прямо на них ползли танки. Новохатько считал:
– Восемнадцать, - сказал он и вытер со лба пот.
– Вот это, брат, штучки… А ты думал, нашему Рыкалову было легче? У него даже окопа плохонького не було. Решил, что остановит танк, и остановил. Железный мужик.
– Если по-русски скроен, - подмигнул ему Еж,- и один в поле воин.
В этот момент разом, как по команде, танки первой линии открыли огонь. В ста метрах от переднего края нашей обороны, где начинался противотанковый ров, взметнулись огненно-черные метелки взрывов.