Годы в белом халате
Шрифт:
Погибший один. Сам водитель автобуса. В последний момент он пытался увести автобус от удара, и грузовик смял кабину прямо напротив водительского места.
В приёмной – преддверие чистилища. Крики, стоны, на линолеуме лужи крови. Скамеек и кушеток не хватает, прибывающие ложатся прямо на пол. Из областного центра уже вылетел вертолёт санавиации с подмогой.
Золотое правило сортировки больных: «Обращай внимание не на того, кто кричит, а на того, кто затих. Возможно, скоро ты его потеряешь!» Твёрдо помня этот принцип, выхватываю
– Что у вас?
– Да ты не волнуйся, внучок. Всё хорошо у меня. Вот, когда падала, лбом ударилась.
Над бровью у пациентки небольшое рассечение. Обрабатываю, накладываю повязку. Проверяю на ЧМТ.
– Голова не кружится? Сознание не теряли?
– Да всё у меня хорошо.
Бабушка наклоняется ко мне и доверительным шёпотом сообщает:
– Я тут живу недалеко. Ты бы отпустил меня, внучок. Я уж сама дойду.
В двух шагах белугой орёт здоровенный мужик с переломанным мизинцем, рыдает студентка с разбитой скулой. Поэтому колебался я недолго.
– Если ничего не беспокоит – утром придёте! Имя, адрес я записал. Нам тут немного разобраться надо.
– Да неужто я не понимаю? Приду утром, обязательно приду. Вы уж тут постарайтесь.
И старушка скрылась в вечерних сумерках.
Каюсь, про своё должностное преступление я до утра забыл. Гипсовали, носили, накладывали швы и повязки. И всё в крике, в воплях.
Светало, когда я на дрожащих ногах выбрался из приёмного и стрельнул сигарету у полусонного от усталости хирурга. Пациентов рассортировали. Кого положили в травматологию, кого отправили домой. Водитель покоился в морге, в реанимации под аппаратами лежал старик с разрывом селезёнки.
Тишина. И тут в конце улицы появляется неспешно ковыляющая фигурка. Приближается – и я узнаю давешнюю старушку, которую я отпустил домой. Она подходит к нам с хирургом, улыбается.
– Намаялись, соколики? Вы уж простите, что я так рано.
– Голова беспокоит? – с тревогой спрашиваю я.
– Да нет, с головой всё хорошо. Нога у меня чего-то распухла. Вот я и пришла.
Нога в самом деле распухла. Делаем рентген. На снимке – перелом большой берцовой кости. Бабушка вечером УШЛА на своих ногах, а утром опять же на НОГАХ пришла. А молодые и здоровые с синяками и ушибами ползали по полу и звали санитаров.
Всё-таки послевоенное поколение крепче нас. Гвозди бы делать из этих людей.
Ванька-встанька
Летняя ночная смена в приёмном отделении городской больницы выдалась на редкость тихой. На своих двоих приковылял нетрезвый мужичок, вздумавший окунуться в реку в черте города. В результате наступил на стекло, распорол стопу, но спиртное обезболивающее работало хорошо. Так и топал в больницу по городу босиком, оставляя на асфальте кровавые следы.
Ближе к полуночи патруль привёз бомжеватого алкаша. После капельницы пациент пришёл в сознание и отреагировал на процедуру неожиданно благодушно. Даже традиционной драки с санитарами не затеял.
В полпервого мой напарник зевнул и сообщил, что пойдёт в подсобку спать.
– Если лежачего привезут – ты меня буди.
И ушёл. Стало совсем скучно.
И тут – скрип раздолбанных тормозов, и в приёмник вбегает женщина с выпученными глазами и с окровавленным кульком из одеяла в руках.
– Спасите!
Нам не привыкать. С такими криками в приёмную каждую неделю прибегают.
– Что у вас случилось?
– Да вот, Ванечка! – и женщина разворачивает кулёк.
Внутри мальчишка лет трёх-четырёх. Все лицо измазано кровью. Перепуган больше матери и, видимо от испуга, молчит. Медсестра вызывает в приёмную хирургов, врач осторожно расспрашивает мать.
Оказывается, в семье из поколения в поколение передаётся старая детская кровать. Такая, знаете, клетка на колё-сиках. Жуткое творение. Путь на свободу в этом устройстве преграждают железные прутья. Ванечка на волю очень хотел. А поэтому один из прутьев расшатал, выдернул из гнезда и по закону подлости на этот же прут открытым ртом и напоролся.
Мама увидела, что изо рта орущего ребёнка хлынула струя крови, схватила, что под руки попало, и помчалась в больницу.
Приходит хирург Николай Иванович. Такой типичный хирург – мрачный дядька большого роста, с огромными руками и толстыми пальцами.
– А ну-ка, Ванечка, открой ротик.
Ванечка смотрит на доктора, как Мальчиш-Кибальчиш на буржуинов. И крепко сжимает челюсти.
– Так, – вздыхает доктор. – Мама, уговаривайте ребёнка.
Минут десять сюсюканий и уговоров. Ванечка держится как Марат Казей.
– А вот смотри – Дед Мороз полетел, – хирург изображает удивлённое лицо и смотрит в окно.
– Где? – вскакивает наивный Ванечка. И тут коварный доктор жертвует указательным пальцем. Ваня с укором смотрит на врача и сжимает челюсти.
– Б…ь! – интеллигентно восклицает Николай Иванович, стряхивая с пальца малолетнего Щелкунчика.
Похоже, сейчас не только мальчику потребуется медицинская помощь.
На помощь «безруким мужикам» приходит второй хирург – Галина Валерьевна. Каким-то чудом ей удаётся уговорить Ваню открыть рот.
– Повреждение есть, но ничего страшного, – улыбается Галина Валерьевна. – Железка распорола мягкое нёбо. Выглядит страшно, но заживёт быстро. Можно для порядка пару швов наложить.
– Шейте, – всхлипывает мать пациента.
– Несите Ваню в перевязочную, – командует мне Галина Валерьевна. – А вы, Николай Иванович, помогать будете.
Хирург оторвался от созерцания своего повреждённого пальца и кивнул.
Не тут-то было. Ваня понял, что его уносят на казнь, и внезапно завопил. Ещё громче завопила его мамаша. От их сдвоенного крика я чуть не разжал руки. Ещё чуть-чуть – и одной травмой нёба Ваня бы не отделался.