Голая Джульетта
Шрифт:
– Да-да. Теперь я понимаю, – кивнул Дункан. – Это вполне вероятно, и я вам верю.
– Спасибо, – сказал Такер. – Могу и паспорт показать.
Дункан удивленно вскинул брови:
– Хм… О документах я и не подумал.
– Жаль вас разочаровывать, но вы мыслили в неверном направлении. Вы живете в мире слухов, толков, чуть ли не заговоров, верите экзотическим фото. А мой мир проще, прозаичнее. Паспорта, родительские собрания, выплаты по страховкам. Мой мир банален, и в нем куча бумажек. Вот и бумажка в подтверждение.
Такер полез во внутренний карман висящего на спинке стула пиджака и вытащил
– Прошу. – Он вручил паспорт Дункану. Тот пролистал документ.
– Да-а… Действительно, – с сомнением в голове протянул Дункан. – Кажется, все в порядке.
Энни и Такер захохотали. Дункан вздрогнул, но потом оправился и выдавил нерешительную улыбку:
– Извините. Наверное, это звучит слишком официозно.
– Хотите, паспорт Джексона покажу? Если вы думаете, что мой паспорт поддельный, то, сами посудите, какой смысл подделывать еще и паспорт для пацана, чтобы он носил ту же фамилию?
– Э-э… Энни, можно я воспользуюсь туалетом? – Не дожидаясь ответа, Дункан деревянной походкой двинулся из кухни.
– Он немного не в себе, ошеломлен, – вполголоса обратилась Энни к Такеру. – Ему нужно восстановить картину мира. Попытайся проявить к нему капельку теплоты, ведь это ключевой момент его жизни, можно сказать.
Дункан снова появился на кухне, и Такер обнял его за плечи.
– Все в порядке, все нормально, – успокоил он.
Энни рассмеялась, Дункан с некоторым запозданием к ней присоединился, но она заметила, что он зажмурился.
– Дункан! – почти выкрикнула она и, смягчив голос, как ни в чем не бывало добавила: – Садись-ка с нами завтракать.
Намазывая масло на тосты и распределяя яичницу по тарелкам, они почти непринужденно болтали друг с другом. Энни готова была расцеловать Такера. Тот видел, как нервничает Дункан, и задавал нейтральные вопросы – о городке, о его жителях, о колледже и преподавательской работе, – на которые Дункан мог ответить, не срываясь в истерику. Голос Дункана иной раз подрагивал, держался он чрезмерно чопорно, раза два без видимой причины хихикнул, но по большей части можно было представить, что проходит нормальная чинно-пристойная встреча родственников или добрых друзей, где все четыре участника чувствуют себя совершенно комфортно.
Энни считала, что Такер заслуживает похвалы и во многих иных отношениях. Ей пришло в голову, что все присутствующие в кухне, по разным причинам и с разной интенсивностью, обожают Такера. (Все, кроме него самого. Он-то – Энни это точно знала – относится к самому себе весьма скептически.) Любовь Джексона несколько истерическая, эгоистичная, однако в пределах нормы, насколько Энни могла судить по остаткам воспоминаний курса детской психологии. Дункан предан своему кумиру с мрачной одержимостью, а она… Можно, конечно, охарактеризовать это кратко: дурь, блажь. Возможно, зачатки чего-то более глубокого, всеобъемлющего. Или отчаянный порыв тонущей в омуте одиночества женщины – иначе говоря, сознание, что надо хоть с кем-то переспать, пока шансы не улетучились окончательно. Мысли эти копошились в голове у Энни; она уже жалела, что за последние сутки то и дело отчитывала Такера по поводу и без повода. Конечно, ему это не помешает – но только в том случае, если он останется в мире, в который наконец вылез из своего подполья. Она же ругала его как будто с подтекстом: хочешь жить со мной в Гулнессе – разберись со своей семьей. Так у нас здесь принято. Но если учесть, что он вовсе не собирается оставаться с ней, то какое ее дело? Все равно что уговаривать Спайдермена не скакать по небоскребам и поберечь здоровье. Она забыла учесть его собственные желания.
Приятельские посиделки вчетвером вскоре переросли в нечто иное – в основном из-за того, что любое произнесенное Джексоном или Такером слово Дункан рассматривал как подтверждение или ниспровержение системы, выстроенной им в течение долгих лет кропотливой деятельности.
– Выглядит аппетитно, – вежливо похвалил еду Дункан, усаживаясь.
– Моя сестра бекон не ест, – объявил Джексон, и Энни заметила, что Дункан борется с желанием задать уточняющий вопрос.
– У тебя есть сестра, Джексон? – спокойно произнес он, очевидно решив, что вовсе ничего не спросить будет грубостью.
– Ага. Сестры и братья, четверо. Только они не с нами живут. У них свои мамы, разные.
Дункан чуть не подавился куском хлеба:
– Кгх… Э-э… То есть…
– И ни одну из мам не зовут Джули, – вставил Такер.
– Ну, от этой теории мы давно отказались, – авторитетно заявил Дункан.
Джексон глянул на него, потом на отца.
– Это неинтересно, Джек, – успокоил его Такер.
– А-а…
– Я показала Такеру и Джексону наш музей, – вступила Энни, выводя беседу на нейтральную тему, подальше от деталей, вызывающих излишние эмоции. – Показала новые экспонаты, акулий глаз. Помнишь, я тебе рассказывала об акуле? Кажется, и глаз упоминала.
– Да, помню. Ваша выставка ведь скоро откроется?
– Да, в среду.
– Непременно зайду.
– Мы устроим небольшую вечеринку во вторник вечером. Ничего особенного. Парочка представителей городского совета да наши общественницы, в узком кругу.
– Уговори Такера спеть на вашем приеме.
Ну вот, получается, что сама напросилась. Энни прикусила язык. Дункану только дай зацепку, он шанса не упустит.
– Ага, – скептически заметила Энни, – если Такер захочет прервать двадцатилетнее молчание, то лучшего случая, чем выставка в музее Гулнесса, и желать нечего.
Такер рассмеялся. Дункан уставился в тарелку и проблеял:
– Любой случай подходящий. Не знаю, сказала ли вам Энни, но я давний почитатель вашего таланта. Я… Без преувеличения можно сказать, что я лучший в мире знаток вашего творчества.
– Читал.
– О… Черт… Можете указать, в чем я ошибся?
– Даже не знаю, с чего и начать, – ухмыльнулся Такер.
– Может быть, дадите интервью? Чтобы упорядочить сведения. Вы видели наш сайт, публика там внимательная и благодарная.
– Дункан, перестань, – перебила его Энни.
– Извините.
– Да нечего упорядочивать, – отмахнулся Такер. – Вот я, вот моя жизнь, и вот где-то полтора десятка человек вроде вас, которые по каким-то причинам, только им известным, тратят кучу времени на гадание о жизни моей недостойной особы.
– Вполне может быть, что с вашей точки зрения все именно так и выглядит.
– Думаете, другие точки зрения вернее?
– Мы могли бы ограничиться лишь вопросами, касающимися песен.