Голая экономика. Разоблачение унылой науки

Уилэн Чарлз

Наше незнание чего-то может причинить нам ущерб. Экономисты изучают то, как мы получаем информацию, что мы делаем с ней и каким образом принимаем решения, когда все, что нам удалось узнать, — всего лишь малая толика необходимой нам информации. Шведская академия наук в 2001 г. признала проблему, присудив Нобелевскую премию по экономике Джорджу Акерлофу, Майклу Спенсу и Джозефу Штиглицу за их богатую идеями работу по экономике информации. Эти исследователи изучают процессы принятия разумно мыслящими людьми решений на основании неполной информации или в случаях, когда один участник сделки знает больше контрагента. Их открытия имеют самое непосредственное отношение к некоторым из наиболее острых социальных проблем современности — от сканирования генетической информации до дискриминации на работе.

Рассмотрим пример маленькой юридической фирмы, где проводится собеседование с двумя кандидатами на работу. Один из кандидатов — мужчина, другой — женщина. Оба недавно окончили Гарвардскую школу права и отлично соответствуют вакансии. Если «лучшим» кандидатом

на эту работу является тот, кто принесет фирме максимальный доход (что представляется разумным основанием для принятия решения), то я буду утверждать, что предложение работы мужчине — это рациональный выбор. У человека, проводящего собеседование, нет никакой точной информации о семейных планах этих двух кандидатов (а закон запрещает расспрашивать их об этом), но он может сделать разумный вывод на основании общеизвестных данных об Америке начала XXI в. Женщины по-прежнему несут основное бремя забот по воспитанию детей. Демографические характеристики позволяют предположить, что оба кандидата вскоре обзаведутся семьями. Но лишь женщина возьмет оплачиваемый отпуск по беременности и родам. Еще важнее то, что, родив ребенка, она может и не вернуться на работу, в результате чего фирма столкнется с расходами на поиск, наем и подготовку другого юриста.

Что из приведенных выше соображений совершенно точно сбудется? Ничего. Кандидат-мужчина может грезить о том, как будет сидеть дома со своими пятью детьми. Кандидат-женщина, возможно, много лет назад решила, что совсем не хочет иметь детей. Но и это не самые вероятные сценарии. Кандидата-женщину наказывают за то, что компания не располагает информацией о ее личных обстоятельствах и полагается на якобы объективные данные об общих социальных тенденциях. Справедливо ли это? Нет (к тому же и незаконно). И все же логика, которой руководствуется фирма, резонна. В данном случае дискриминация рациональна, что ставит всю идею дискриминации с ног на голову: обычно дискриминация иррациональна. Как указал лауреат Нобелевской премии Гэри Беккер в книге «The Economics of Discrimination» («Экономика дискриминации»), работодатели, имеющие «вкус к дискриминации», жертвуют прибылями, обходя представителей цветных меньшинств в пользу менее квалифицированных белых [60] . Пациент, отказывающийся от приема знаменитым чернокожим врачом из-за цвета его кожи, просто глуп. Юридическая фирма, которая стремится свести к минимуму текучесть персонала, играя среднестатистическими данными, может оскорблять наши чувства и нарушать федеральные законы, но действует она вовсе не глупо.

60

Gary Becker. The Economics of Discrimination. Chicago: University of Chicago Press, 1971.

Если подойти к этой ситуации как к информационной проблеме, можно сделать несколько важных выводов. Во-первых, в данной ситуации компании не единственные злодеи. Когда женщины-специалисты принимают решения родить, взять отпуск по беременности и родам, а затем уйти из компаний, где они работали, они обрекают свои компании на траты, причем несправедливо. И что еще более важно, они перекладывают издержки ситуации на других женщин. Ведь компании, считающие, что работники, берущие отпуска по беременности и родам, а затем увольняющиеся, просто «подрывают» их, склонны к большей дискриминации молодых женщин (особенно тех, кто приходит устраиваться, уже будучи беременными) при найме на работу и менее склонны предоставлять молодым матерям щедрые пособия. Во-вторых, подобная проблема имеет простое и легкое решение в виде щедрого пакета пособий по беременности и родам, которые, однако, подлежат погашению. Если женщина возвращается на работу, пособия остаются у нее. Если она увольняется, то возмещает полученную сумму. Это простое изменение политики и информация о ней Дают нам почти все, в чем мы нуждаемся. Компаниям больше не надо беспокоиться по поводу выплаты пособий женщинам, которые не вернутся на работу. Напротив, появляется возможность выдавать более крупные пособия, не создавая при этом стимула получить деньги и уволиться. В свою очередь, женщины перестанут сталкиваться с прежней дискриминацией при найме на работу.

Разумеется, наилучшее долгосрочное решение — это изменение поведения на уровне семьи. Если мужчины будут более заметно участвовать в выполнении обязанностей по воспитанию детей (и тогда, когда мужчины станут делать это), характеристика контингента лиц, ищущих работу, изменится. Интервьюер, работающий с кандидатами на рабочие места, уже не сможет рациональным образом приходить к выводу о большей вероятности того, что ищущие работу женщины уволятся, а мужчины нет. Таким образом, стимул, побуждающий компании к дискриминации молодых женщин при приеме на работу, исчезнет полностью. В то же время компании, среди работников которых выше удельный вес мужчин, рано уходящих с работы, чтобы поиграть в футбол или по предписанию врачей, будут проявлять большее понимание необходимости нахождения баланса между работой и семьей и делать работу более лояльной для всех имеющих детей работников, как мужчин, так и женщин.

Эта глава не о дискриминации, а об информации, которая лежит в основе многих проблем, связанных с дискриминацией. Информация особенно важна в тех случаях, когда у нас нет всех необходимых нам сведений. Рынки имеют свойство благоприятствовать тем, кто знает больше. (Вы когда-нибудь покупали подержанную машину?) Но если неравенство — или асимметрия — информации становится слишком большим (большой), рынки могут попросту рухнуть. Это фундаментальное открытие лауреата Нобелевской премии 2001 г. Джорджа Акерлофа, экономиста из Калифорнийского университета (г. Беркли). В его статье, называющейся «The Market for Lemons» («Рынок туфты»), для доказательства центрального тезиса использован рынок подержанных автомобилей. Любой человек, продающий подержанную машину, знает о ней больше, чем любой ее потенциальный покупатель. Это порождает проблему, аналогичную той, с которой мы столкнулись при рассмотрении «стипендий надежды». Владельцы машин, довольные своими автомобилями, менее охотно расстаются с ними. Поэтому покупатели подержанных машин предполагают наличие скрытых дефектов и требуют скидки. Но поскольку определенная скидка уже встроена в рынок подержанных машин, владельцы высококачественных автомобилей обнаруживают еще большее нежелание продавать их, что гарантирует наполнение рынка плохими машинами. Теоретически рынок подержанных качественных автомобилей не должен работать — в ущерб всем желающим купить или продать качественную подержанную машину. (На практике же такие рынки часто действуют по причинам, изложенным господином, с которым м-р Акерлоф разделил Нобелевскую премию, — об этом несколько позже.)

«Рынок туфты» — характерный образец идей, получающих признание Комитета по Нобелевским премиям. По мнению Шведской королевской академии наук, это «простая, но глубокая и универсальная идея, богатая многочисленными импликациями и имеющая широкое применение». Например, здравоохранение одолевают проблемы информации. Потребители услуг здравоохранения — пациенты — почти всегда хуже информированы о лечении своих заболеваний, чем доктора. Действительно, даже после приема у врача мы можем не знать, правильно ли нас лечат. Эта асимметрия информации лежит в основе бед нашего здравоохранения.

При старой системе «платного медицинского обслуживания», существовавшей до появления организаций поддержания здоровья (или ОПЗ), врачи взимали плату за каждую выполненную ими процедуру. Причем пациенты не платили за эти дополнительные анализы и процедуры; за это платили их страховые компании. Между тем медицинские технологии предлагали все новые варианты лечения. Это было дорогостоящей комбинацией: у врачей был стимул выполнять дорогостоящие медицинские процедуры, а у пациентов не было причин отказываться от предлагаемого лечения. Если вы приходили к врачу с головной болью, а врач предлагал вам провести сканирование головного мозга, вы почти наверняка соглашались — «просто чтобы быть уверенным». Ни вы, ни ваш врач не совершали ничего безнравственного. Когда стоимость не имеет значения, совершенно разумно исключить возможность рака мозга, даже если единственным симптомом этого заболевания оказывается головная боль на утро после вечеринки в офисе.

Организации поддержания здоровья были придуманы для управления расходами посредством изменения побудительных мотивов. По многим планам ОПЗ, врачам-терапевтам ежегодно платят фиксированную сумму за каждого пациента, независимо от того, какие услуги были ему оказаны. Виды анализов и услуг, которые врачи могут предписывать пациентам, как правило, ограниченны. Докторам могут даже выплачивать премии за то, что они воздерживаются от направления пациентов к специалистам. Это меняет положение дел. Теперь, когда вы отправляетесь к врачу (по-прежнему страдая от недостатка информации о состоянии вашего здоровья) и говорите: «Испытываю головокружение, голова болит, а из уха идет кровь», врач справляется с медицинским справочником ОПЗ и советует вам принять две таблетки аспирина. Насколько преувеличенным ни был бы этот пример, его суть понятна и точна: лицо, более всех информированное о состоянии вашего здоровья, может иметь экономический стимул к отказу от лечения. Жалобы на слишком большие расходы сменились жалобами на слишком малые расходы. Любой пациент ОПЗ может поведать собственную ужасную историю о препирательствах с бюрократами по поводу приемлемых расходов. А самые вопиющие (и анекдотичные) истории повествуют о том, как крохоборы из ОПЗ отказывают больным в лечении, необходимом для спасения жизни.

Некоторые врачи, отстаивая интересы своих пациентов, осмеливаются вступать в борьбу со страховыми компаниями. Другие просто нарушают правила, маскируя лечение, на которое не распространяется действие медицинских страховок, под лечение, подпадающее под действие этих страховок. (Пациенты не единственные люди, страдающие от информационной асимметрии.) В схватку вступили и политики, требующие обнародовать льготы, предлагаемые врачам страховыми компаниями, и даже разрабатывающие декларации прав пациентов. Честно говоря, ОПЗ и различные последствия их деятельности вылились в лавинообразный рост расходов на здравоохранение. Но информационная проблема, лежащая в основе сбоев в работе здравоохранения, никуда не исчезла: (1) пациент, не оплачивающий счета за лечение, требует максимально возможного лечения; (2) страховая компания максимизирует свои прибыли, оплачивая как можно меньшее лечение; и (3) как для пациента, так и для страховой компании доказать, какой курс лечения является «правильным», — дело крайне дорогое. Короче говоря, информация делает здравоохранение отличным от всей прочей экономики. Когда вы приходите в магазин, чтобы купить телевизор с большим экраном, вы можете увидеть, какой из телевизоров дает самое четкое изображение. Затем вы сравниваете ценники, сразу же понимая, какой счет в конце концов доставят вам на дом. Наконец, вы сопоставляете достоинства различных телевизоров (их качество вы можете видеть собственными глазами) с ценами (которые вам придется заплатить) и делаете окончательный выбор. Нейрохирургия действительно отличается от этой процедуры.