Голая правда
Шрифт:
— Я? Подозреваю? А разве не… — Кабаков растерянно смотрел на него. — Ведь, кажется, в письме ясно говорится, что… Я не понимаю…
— Обстоятельства смерти таковы, что версия самоубийства осложняется неоднозначностью причины смерти. Характер повреждений позволяет предположить, что самоубийство инсценировано. К тому же похищен ценный перстень старинной работы. Вы можете кого-нибудь заподозрить? Конечно, ваше мнение не для протокола и оно не выйдет за стены нашего кабинета.
— Да, но… Нет, решительно
— Вы знакомы с книгой Шиловской?
Кабаков сглотнул и замолчал. К этому вопросу он не был готов. Он не понимал, к чему вести разговор о какой-то пустой и бестолковой выдумке полубезумной женщины. Это дело уже прошлое. Зачем милиции знать об этом?
— М-м-м… Евгения упоминала как-то о планах написать книжку, но я не придал этому значения. Глупая идея, никому не интересная… Она, кажется, хотела назвать ее… Кажется, «Обнаженная правда»… Я не помню.
— «Голая правда». И, насколько я понимаю, очень многие боялись появиться на ее страницах в качестве героев повествования.
— Да? Я не знал… Впрочем, мне опасаться нечего. Моя жизнь — давно открытая книга, в которой читают и досужие репортеры, и назойливые поклонники, и… милиция…
— Скажите, как вы провели утро двадцать шестого июня? — резко оборвал его Костырев.
— Кажется… — замялся Кабаков, заметно посерев лицом, — я был в театре, на репетиции.
— Вы запамятовали, Анатолий Степанович, — мягко поправил его Костырев. — В театре вы не были, администратор искала вас все утро.
— Ну, тогда дома… Да, я припоминаю, я вышел пройтись — у меня болела голова, а потом просидел весь день дома.
— Где вы гуляли? Вас мог кто-нибудь запомнить во время прогулки?
— Просто прошелся по улицам… Купил букет цветов…
— Где, каких?
— Белые розы, около метро «Арбатская».
— Во сколько это было?
— Около полудня или, может быть, чуть раньше. Я был приглашен вечером на прием в шведское посольство… Я не заходил к ней. Мы собирались у нее иногда по вечерам. Но утром… Утро — это не время для визитов, — пробормотал Кабаков и тут же спохватился: — Вы знаете, я сейчас подумал… У Женечки были не очень гладкие отношения с ее вторым мужем, Барыбиным. Очень непростые отношения. И может быть, он…
— Анатолий Степанович, вот я смотрю, ботинки у вас такие необычные. Что это за материал, позвольте полюбопытствовать? — внезапно доброжелательно улыбнулся Костырев.
— Не знаю, что-то вроде кожи, но только кожа какой-то рыбы. Купил по случаю. Говорят, шикарные ботинки, только американские миллионеры носят.
— Неужели? И какая же фирма делает такое чудо?
— Не помню… Я не интересуюсь такими вещами. Я не материалист. Моя сфера — духовная
— «Ультангер»?
— Кажется, да…
— Ну что ж, — произнес, вставая, Костырев и добавил: — Вы не против, если понадобится, еще раз нас навестить?
— Конечно, конечно, — заторопился Кабаков. — Если такая необходимость возникнет, я всегда готов помочь.
Как только за артистом закрылась дверь, Ильяшин, бросив ручку, задумчиво протянул:
— Интересная ситуация… Юлит, виляет. То она у него святая, то чернее ночи. Да был он там, это ясно! Вы же помните, что девушка видела, как у двери Шиловской стоял мужчина с чем-то белым в руках. Он сам проговорился, что купил букет роз. Ясно как Божий день, что он там был! И ботинки у него те, что надо! Экспертиза же установила, что след в квартире убитой оставлен мужским ботинком фирмы «Ультангер»!
— А какие у тебя доказательства?
— Показания той девушки и след.
— Она видела мужчину только в профиль, сбоку и немного сверху, к тому же мельком и никак не сможет опознать его. Грош цена такой свидетельнице! А насчет следа… Кабаков может сказать, что заходил к Шиловской двадцать пятого или двадцать четвертого, оттого и следы остались! Тюрина утверждает, что она делала влажную уборку двадцать четвертого днем. След может быть несвежим. Представь, знаменитейший артист, да его вся страна знает и обожает — и мы его задерживаем. Даже без достаточных улик. Что будет? Ужас, скандал! Звонки от министров, вызовы к начальству… Значит, Костя, мы плохо работаем, раз у нас недостаточно оснований для задержания. Это не преферанс, где блеф приносит удачу. Тут игра посерьезнее…
— Но вы же видели, как он взволновался, когда вы сказали ему, что самоубийства никакого нет! — закричал Костя. — Значит, он заинтересован в этой версии! И потом попытался свалить вину на Барыбина — почувствовал, что запахло жареным. Никогда я не доверял этим артистам. На экране они святые, а чуть копни — кучу грязи обнаружишь. Неизвестно, что там между ними было. Может, на словах он ей учитель, а на деле небось решил за ней приударить и получил от ворот поворот… Я, конечно, не думаю, что это он действительно ее убил, но то, что он был у нее, — даю руку на отсечение.
— А факты? — коротко спросил Костырев.
— Да факты будут, — досадливо заверил его Ильяшин. — Главное, у меня интуиция работает. Был он там!
— Вот что, мечтатель, — вздохнул Костырев, — лучше ты завтра пойди и найди цветочницу около «Арбатской», у которой он, по его словам, покупал цветы. И поспрашивай около дома Шиловской, может быть, его там видели. Постарайся выяснить, во сколько он появился в театре и как отреагировал на известие о смерти — это очень важно.