Golden Age
Шрифт:
– Еще бы! На ужин соберется множество влиятельных лиц. Нужно соблюдать все меры безопасности.
– Но Ваши пирожки… – беспомощно произнес Эдмунд. – Неужели и их тоже…
– Дорогой, уж их-то проверять нет никакого смысла! Свою выпечку я никому не доверю и глаз с нее не спускаю. Никто их не трогал до тебя, - Бобриха по-доброму усмехнулась, и мальчик немного успокоился. Правила, правила, опять правила. Кошмар, а ему казалось, что в интернате строгие порядки. Во дворце даже откусить ничего нельзя, не посоветовавшись с дегустатором! Скоро и в рот при зевке заглядывать начнут – не зря ведь слуги так и норовят зайти в покои и помочь раздеться. Эдмунд уже устал их выгонять. Одежду он пока в состоянии снять и сам. Помощь требовалась только при подготовке к важным мероприятиям, как сегодняшнее, когда все должно быть идеально… Опять это идеально! Мальчик глухо рыкнул и запихнул пирожное в рот. К черту дегустатора и правила, он хочет есть! Бобриха с улыбкой смотрела на него, как мама, когда ее младший сын, считающий себя взрослым, вел себя по-ребячьи. Мама, чье лицо в памяти Эдмунда уже подернулось дымкой и стало смутным воспоминанием из той, другой жизни…
– И почему я не удивлена? – раздался за спиной знакомый голос. Мальчик обернулся и расплылся в усмешке.
– Какие люди к нам пожаловали! Сьюзен, а разве сиятельные королевы испытывают голод? Разве это отвечает светскому поведению?
– Я пришла проверить, все ли в порядке. И очень удачно встретила тебя.
– А что такое?
– Питер тебя искал, просил…
– С этого и надо было начинать! – это восклицание донеслось уже из-за дверей, за которыми скрылся Эдмунд. Мантия серебряным росчерком мелькнула в проеме. Сьюзен негромко закончила:
– Просил не опоздать к ужину… – и прыснула, тут же став серьезной.
– Что ж, он будет очень рад сообщить об этом лично.
***
Ноги дрожали так, что встать было невероятно трудной задачей. Тело словно вознамерилось устроить на песке ристалища ночлег и не желало подниматься. Колени разъезжались, одежда вся измазалась в пыли. Меч валялся где-то в стороне. Эдмунд никогда не чувствовал себя настолько жалким и ничтожным.
– Ваше Величество, нам стоит прекратить, - твердо произнес Ореиус. Кентавр не смел подать королю, замершему на четвереньках, руки, уже получал за предложение помощи по голове. Все, что оставалось воину, - это возвышаться над дрожащим учеником и ждать, когда тот в пятый раз за тренировку встанет на ноги.
Эдмунда нещадно трясло. Сам организм умолял его остановиться, прекратить эту психологическую пытку, но мальчик вознамерился во что бы то ни стало победить свою слабость. Именно сегодня, именно сейчас, потому что хватит смотреть на противника оленьими глазами вместо того, чтобы дать отпор! Сколько времени прошло, а толку никакого. Долго еще ему считать себя трусом, а не достойным воином? Судя по результатам тренировки – да. Еще очень долго.
Совет Питера ожидаемо не помог. Эдмунд не верил, что столь простая уловка может победить его фобию, но в глубине души надеялся, что она сработает. Увы, он ошибался. Никакие приятные и теплые воспоминания не смогли прогнать призрака Джадис, встающего перед глазами, стоило мечу противника взметнуться в воздух. Мышцы мгновенно застывали, его сковывал страх. Король утрачивал способность двигаться и мог только смотреть на удар, что должен бы быть смертоносным, кабы не направлялся рукой Ореиуса. Плюнув на глупые отмазки, Эдмунд решился взглянуть кошмару в лицо. Он примет открытый бой и отразит чертов первый удар. Сегодня или никогда!
Кардинальный метод не принес облегчения. Кажется, только ухудшил ситуацию. Если в первый раз мальчик просто замер, с ужасом глядя на кентавра, то в последующие попытки ноги переставали его держать, и он просто падал на песок. Как ни приказывал себе Эдмунд поднять меч и отразить атаку, руки не слушались, а вставать после нового поражения было все труднее. И все унизительней было сносить поражения, следующие одно за другим… Медленно, борясь с самим собой, он поднялся. Отвернувшись, вытер рукавом грязное лицо, чтобы генерал не увидел постыдных злых слез, и хрипло велел:
– Еще раз.
– Вы же видите, что ожидаемого результата нет. Нельзя так изводить себя, - даже терпению кентавра, поистине безграничному, пришел конец.
– Я сказал, еще раз! – рявкнул Эдмунд, сверкнув глазами. – Или ты не слышал моего приказа?!
Ореиус выпрямился, гордо поднял голову. Он прекрасно видел, в каком состоянии находится мальчик, и потому не стал обижаться. Наоборот, он произнес звучно:
– Вы слишком зациклены на своей проблеме. Ее следует отпустить, смириться.
– И ждать, пока все само пройдет? – выкрикнул мальчик, сжимая рукоять клинка. Лезвие, доселе зеркальное, покрыл толстый слой пыли. – Сколько, Ореиус, скажи мне? Сколько еще ждать?
– Не Вы один проходите через такое состояние, Ваше Величество. Это естественно даже для взрослых воинов, а учитывая Ваш юный возраст…
– Ты хочешь сказать, что я несмышленый ребенок? – взвился Эдмунд. Он и так находился в отчаянии, а генерал позволяет себе подобные высказывания!
– Я лишь хочу сказать, что первая битва – тяжелое испытание для каждого воина. Полученная в ней тяжелая рана – испытание вдвойне. Вас никто не осуждает, не бойтесь этого. Только время поможет.
– Так сколько потребуется этого времени? – спросил Эдмунд хрипло. Меч рассек воздух со злым, отчаянным свистом. – Может, год? Два? Нарния нуждается во мне сейчас. По лесам бродят приспешники Колдуньи! Питеру одному с ними драться? Я выбью из себя этот страх, даже если придется падать десятки, сотни раз!
– Тогда я требую перерыва. Вы сейчас рухнете в обморок, чего я не могу допустить, как бы Вы ни желали обратного, - твердо произнес кентавр. Его уверенность ничто не могло поколебать. Король и сам понимал его правоту. Слишком сильно дрожали колени, чтобы служить надежной опорой. Только из-за этого Эдмунд нехотя согласился на короткую передышку. Ореиус отошел в сторону, величественно ступая копытами по взрытому песку, гордый, сильный…
Мальчик тихо фыркнул и вытер рукавом лезвие меча. Сквозь серую пыль блеснула сталь, похожая на серебряное зеркало. Король с горечью и раздражением всмотрелся в свое отражение. И это защитник Нарнии? Это напророченный правитель волшебной страны? Он больше похож на слабака, не способного справиться с глупыми, канувшими в прошлое воспоминаниями. Почему не выходит себя перебороть, сколько бы он ни старался? Почему руки сами собой опускаются, а внутри возникает уверенность, что от удара все равно не скрыться, что он неминуем и все равно настигнет свою цель? Откуда берется этот липкий, берущий за горло страх, вопящий о скорой гибели и приводящий к ней? Ведь не будь его соперником Ореиус, жизнь мальчика давно бы уже оборвалась. Эдмунд закусил губы. Ведь он может отбить эту чертову атаку! Он обращается с мечом достаточно ловко, чтобы парировать удар. Только вот в спарринге, даже не настоящем бою, он цепенеет. И от собственной беспомощности и никчемности рождалась злость. Ярость на самого себя, на свое бессилие, неспособность что-либо изменить. Как ему можно доверить Нарнию, если он себя побороть не способен? Какой из него страж страны и народа, если за свою собственную жизнь король не может постоять?!
Пальцы привычным движением прокрутили меч в ладони. Лезвие со свистом описало восьмерку. Руки управляли опасным клинком уже сами, без особого контроля Эдмунда. Наедине с собой он был достаточно ловок и быстр. Ореиус хвалил его стремительные, резкие атаки, пронзающие воздух. Куда все это девается? Ответа нет. Зеленые глаза Джадис, полные ярости и ненависти, словно выпивают все силы, оставляя лишь обреченность и осознание неминуемой смерти. Только вот Белая Колдунья давно мертва, а ее призрак до сих пор терзает мальчика.