Големикон
Шрифт:
Вся компания взглянула на Прасфору с котенком в руках. Тот жалобно мяукнул.
– Ну все, тебе крышка, – сквозь зубы потянул второй и тут же поправился, вспомнив о Попадамс. – А вернете нашего котенка? Он, подлец, постоянно бегает.
– От спичек? – уточнила Прасфора.
– Эм… да это мы так! Поделить никак не можем. Спички две, а нас трое, ха-ха.
Последнее вышло слегка нервным.
– А, ну ладно, – пожала девушка плечами, подходя к детям.
Мальчишка ликовал. Повернулся к друзьям, выпятил грудь вперед, источая гордость, ощутимую за версту. Протянул было руки, чтобы принять непокорное животное, но вместо это получил пощечину от Попадамс – не слишком сильную, так, на полпинка, но все
– И вот даже не думайте, ясно вам? По глазам ведь вижу.
– Девчонка! – засмеялся тот друг, что пытался выклянчить спички. – Его избила девчонка!
Под звонкий хохот, Прасфора пошла прочь, не выпуская пригревшегося на руках котенка. Она не была бы собой, если бы, отойдя совсем немного, в голове не скрипнула предустановка, заставившая подумать – может, не стоило? С чего она взяла, что они вообще над ним собирались издеваться? Нет, ясно, с чего, но вдруг все оказалось бы не так?
Потом девушка посмотрела на котенка. Мысль вроде бы растаяла – как это всегда случалось с комплексами, не до конца. Осадок забился в щели сознания, делая предустановки еще прочнее.
Траекторию Попадамс пришлось сменить.
Бордовая черепичная крыша бросала на брусчатку густую тень, словно накидывая на дом маску таинственного незнакомца. В этой тени утопала вся бакалейная лавка «Жив-сыт-здоров», из-за танца света казавшаяся фигурой черного ловеласа. С балкончика второго этажа, вопреки всем представлением, свисали не орхидеи, а… помидоры, которых, видимо, не волновало, что пришла стойкая, неотдираемая осень – они все еще плодоносили.
– … и тогда я решила добавлять эту алхимическую настоечку еще и в горшки с помидорами. Ох, как растут! А базилик, а? Все подоконники ими уставили, и не только снаружи, но и внутри! – жена хозяина, болтавшая уже неприлично долго, показал рукой на отливы под окнами, заставленные горшками с пушистым фиолетовым базиликом.
– Во сколько, говорите, должен вернуться ваш муж? – попыталась порвать порочный круг Прасфора, начинавшая уже и замерзать в ласкающей своим холодком тени.
– О! Так я не знаю, но точно скоро, скоро. Давай я пока расскажу тебе…
Даже после минуты разговора с внезапно снизошедшим с небес божеством женщина уже бы общалась на «ты» и делилась тысяча и одним секретом домохозяйки. Удивительно, но гипотетическое божество пару советов точно зафиксировало бы.
Попадамс совсем не собиралась заходить в «Жив-сыт-здоров», были лавки куда ближе, с куда более молчаливыми хозяевами. Но девушка знала – здесь маленького котенка примут, как надо. Не ошиблась – жена хозяина растрогалась, забрала рыженького котика в дом, обещая пристроить его. Котенок на прощание лизнул Прасфору в нос.
– Ну прямо взрослый зверь, – потискала она его. Он не понял, конечно. Хотя с животными обычно и говорят просто для того, чтобы успокоить себя. Иначе смысл?
Жена хозяина вернулась, и вот тут началось.
Прасфора попыталась не обращать особого внимания на болтовню женщины – сделать так, чтобы слова стали фоновым шумом. Это почти получилось и почти помогло, но град информации сыпался такой, что пробило бы любое сознание, даже твердое, как кремень. Именно поэтому, назойливые домохозяйки – самое страшное на свете оружие.
Но внезапно Прасфора Попадамс услышала легкий грохот, словно бы на самой тихой громкости включили землетрясение. Сначала девушка не придала этому особого значения, но потом обернулась и увидела хозяина бакалейной лавки, радушно машущего рукой. За ним, с коробками в руках, шагало штук пять големов.
Големы из коричневой глины, метра два-два с хвостом каждый, были похожи на людей – то есть, базовый комплект «палка-палка-огуречек» оставался тем же, но без очертаний частей тела. Никакой шеи, головы привычной формы и, конечно, ушей. Истуканы скорее напоминали глиняные фигурки, тело вместе с головой у которых – единая раздутая вширь торпеда. В руках и ногах големов на остывающем солнце мерцали рубины, еще два таких же сияли вместо глаз, и один – в груди. Они позволяли потокам магии, подобно крови, циркулировать по телам глиняных истуканов, приводя их в движение: големы шагали, будто бы марионетки с ниточками, за которые дергал неведомо кто. То есть, конечно, дергала магия сама по себе – но для большинства она и оставалась тем самым «неведомо кем».
Хмельхольм был родиной големов, а големы – Алхимическим Чудом.
Так уж вышло, что алхимики всех семи городов однажды решили —Чудесами можно называть четыре вещи, на тот момент еще не существовавшие: Голема, Философский Камень, Искусственного Человека и Эликсир Вечной Жизни. Ну а потом, пошло-поехало – алхимия поскакала вперед семимильными прыжками атлета-чемпиона, и первым созданным Чудом стал именно Голем. Здесь, в Хмельхольме – точнее, в горной его части, – создали каменного исполина, суставы которого для прочности скрепили воском и металлическими пластинами. Через несколько лет, когда големы уже не пугали и не мозолили глаза, в жарком приморском городе Златногорске алхимик Фуст создал Философский Камень. Вещичку, правда, конфисковало Правительство, зато теперь именно это Алхимическое Чудо снабжало все семь городов золотыми монетами с выгравированной буквой «Ф», или просто, как их называли, философами. Отшлифованные камни с тех пор сыплются сквозь огромную стеклянную трубу в башне Правительства, обращаясь в золотые монеты, и мерцающей рекой стекают вниз…
Искусственный Человек и Эликсир Вечной Жизни еще маячили на грани мечт и фантазий, зато в магазинчиках прекрасно чувствовали себя Эликсиры Молодости, этакие средства для оттягивания старости, хотя бы внешне. И гомункулы – существа из красно-розовой жижи с глазами навыкат, постоянно меняющие форму, способные отыскать человека по магическому следу. Как гончие, но надежней и отвратительней. До Искусственного Человека им тоже было далеко – ни то слово.
Замахавший рукой хозяин бакалейной лавки сперва казался слегка размытым. Прасфора, ничего еще толком не разобрав, смущенно кивнула в ответ, понимая, что застряла надолго – бакалейщик не уступал в разговорчивости совей жене.
– А, Прасфора! Извини, что заставил ждать, но я вот тут… – мужчина показал рукой на грузно шагающих в лавку големов, несущих деревянные ящики с торчащими пучками зелени и клубнями картофеля.
– А что с поломанным големом? – вскользь уточнила жена.
– У вас сломался голем? – удивилась Попадамс. Это случалось так редко, что воспринималось как солнечное затмение где-то в населенных аборигенами землях.
– Он совсем вышел из строя, – вздохнул хозяин. – Пришлось отправить его… эээ… на кладбище големов…
Женщина поморщилась и махнула рукой. О кладбище големов не любили говорить, как стараются не рассказывать детям о смерти их обожаемого домашнего питомца, закопанного теперь на заднем дворе.
– И…? – протянула жена, ожидая продолжения.
– Да, да, конечно, на днях я куплю нового, – издал усталый рык загнанного в угол тигра бакалейщик. – А сейчас, давай отпустим Прасфору, мне кажется, она хотела что-то купить, и стоит тут уже чересчур долго.
Тут случилось неожиданное. Один из големов внезапно затрещал, рубин в его груди треснул. Руки истукана мгновенно опустились, глаза-рубины погасли, и ящики повалились, треснув и высыпав все содержимое. Сам голем продолжил стоять, но уже неработающий, точнее, говоря с точки зрения жителей – мертвый.