Гольф с моджахедами
Шрифт:
— Влюбился, — сказал, посмотрев на портрет, Саид-Эмин Хабаев и, вопреки протестам дизайнера-фотографа, толково защищавшего минимализм и глуповато отрицавшего свое чувство, попросил Заиру повесить огромный картон в салоне.
Помещение перечеркивала мягкая двусторонняя лавка с антрацитовой обивкой — под цвет экрану «Телефункена» — на кубических подставках в тон с половыми досками. Оранжевые подушки всяких размеров, разбросанные в беспорядке, потому и были оранжевыми, что гармонировали со светом ламп.
Потребовалось приехать русской парижанке, чтобы Заира все это разглядела.
— Наверное, вам кажется, что здесь пустовато? — спросила она.
Ольга улыбнулась. Заире нравилась, как она это делает.
— Когда
— Если замыкаешься на колоннах и арках, на этажности, на грудах вещей — это стагнация, изобилие же антиквариата и мелочей высасывает энергетику, — сказала Заира выспренно. И надула щеки, изображая эксперта. — Человеку присуще куда-нибудь стремиться, лететь… Минимизировать земное притяжение. Это отвечает взглядам и образу жизни… А вот кого, не могу вспомнить! Дизайнер говорил, да я забыла… Придется позвонить, попросить, чтобы повторил…
— Э-э-э… взглядам и образу жизни людей, которым принадлежит будущее, хозяевам своей судьбы? — спросила Ольга.
— Ну, да… в этом роде.
Они расхохотались и пошли смотреть спальню. Толкнув мягко раскрывшуюся дверь, Заира спросила:
— Ваша парижская прическа…
Ольга изобразила фырканье посвященной и, подражая Заире, важно сообщила:
— Называется «Наполеон на Аркольском мосту»!
Покрывало на двуспальной кровати вспучилось, из-под него вылез рыжий кот размером с лисицу, потревоженный смехом. Он зевнул, обнажив сабельные клыки, потянулся и, дергая хвостом, уселся на меховые шлепанцы. Вытаращенные желтые глазищи с черными полосками зрачков смотрели, не мигая.
— Зовут Жоржик, — представила Заира. — Его любят все, а он никого. Как вы относитесь к животным?
— Разве не ясно? Посмотрите-ка на него! Пришел черед страдать. Он влюбился с первого взгляда!
«Пришел черед страдать», — повторила про себя Заира. Словно спохватилась.
Она увлеклась гостьей. А пришельцы, пусть милые и с прической «Наполеон на Аркольском мосту», никому на Кавказе, включая кошек, никогда не сулили удачи. Русские — тем более.
Заира вспомнила тисненую золотом английскую надпись на еженедельнике Хабаева, подарке иранского партнера: «Американец, первым открывший Колумба, сделал скверное открытие».
Севастьяновых, явившихся на Кавказ, открывала Заира. Муж Ольги, Лев, в этом же доме начинал путь на Гору. Это про них сводный брат Исса написал из Москвы: «Новые для России люди, к таким ещё привыкать…»
Заира снова подумала: «Скверное открытие?»
— Хозяйка! — подал из сеней голос Джамалдин. — Багаж здесь…
— Занеси гостье в спальню, — распорядилась Заира.
И внезапно поняла причину душевного дискомфорта: оба Севастьяновы остались равнодушными к богатству, они словно бы знали про него что-то еще, неизвестное ей, Заире. И если всемогущий Саид-Эмин Хабаев призвал таких людей, значит, и он про богатство знает не все и нуждается в их помощи?
Лев Севастьянов сообразил, к какому американцу относится девиз на обложке еженедельника Хабаева, и рассмеялся.
Приличия ради, генеральный управляющий «Гуниба» улыбнулся в ответ. Встречаясь с западниками, он тяготился их сортом вежливости, которая на Кавказе воспринимается чем-то вроде обещания не держать тебя за гориллу. Русские, конечно, меньше кичились, но этот, развалившийся в кресле, говорил по-английски. Сказал, как отрезал, что сподручнее обсуждать предмет переговоров в терминах этого языка, исключающего двусмысленность.
Слово «переговоры» коробило. Богатства и власть Саид-Эмина Хабаева никогда не приснятся французскому банкиру с российским паспортом, и в Париже адвокат хабаевского агента Бекбулака Хасанова, Ив Пиккель, без обиняков обсуждал с Севастьяновым условия найма, а вовсе не сотрудничества. Впрочем, на Западе и наем — не наем, а соглашение по контракту…
Слава Аллаху, что сидящий в другом кресле с омертвелым лицом под надвинутой каракулевой папахой Хаджи-Хизир не знает английского. Отношения с людьми вне своего клана начальник контрразведки финансового имамата сводил к средневековым трансакциям: отобрать — отдать, купить — продать, обмануть — поверить, убить — защитить, похитить — освободить… Русским близка эта сторона горского характера. Как единственная понятная. Севастьянов, по всем признакам выпавший из национального стереотипа, явно не подходил в кунаки Хаджи-Хизиру. Может, и к лучшему. Задачу, на выполнение которой подряжали банкира, не решить примитивными трансакциями. По идеологии она, пожалуй, подпадала под надпись на еженедельнике. Америке — не краснокожей, конечно, а нынешней — предстояло открыть кавказского финансового Колумба.
От этой задачи, а не от её оформительской двусмысленности, и рассмеялся Лев Севастьянов, предвкушая удовольствие от предстоящей сложной работы.
Проницательный Хабаев почувствовал это. И понял, что насчет вежливости, во всяком случае севастьяновской, переборщил в мыслях. Пойди пойми очерствевшую по-западному русскую душу во французском прикиде!
— Деловой курс холдинга «Гуниб», с которым вы меня ознакомили, не представляется мне рабочим направлением, господин Хабаев, — развязно сказал всезнайка. — Что у вас есть? Коктейль из олигархических денег, накоплений коррупционеров и общаков организованной преступности, который лишается инвестиционной подвижности. Авуаров, в особенности из бюджетных московских отчислений, через край, а как с ними поступать — неизвестно. Их трудно размещать даже в банках офшорных зон, не говоря о полнокровных легальных финансовых учреждениях… Так ведь? Причина? Вы, разумеется, хотите откровенного разговора?
Хабаев развел руки, упиравшиеся локтями в письменный стол, и кивнул.
Хаджи-Хизир кивнул тоже. По интонации он понял, что русский вежливо спрашивает какое-то разрешение. В любом случае, беседа записывалась через микрофон во внутреннем кармане его пиджака на магнитофон в шифровальной комнате, где перевод делался, как говорится, с колес. Слова есть слова, это ещё не решение, а когда для решения придет время, он, Хаджи-Хизир, будет знать слова и сможет взвесить смысл сказанного бойким русачком.
Севастьянов перебросил лист своего блокнота и продолжил:
— Предварительный анализ показал, что… этот коктейль перенасыщен преступлениями. Я имею в виду элементы насилия, не более, и, Боже упаси, не смену форм собственности или переход её из рук в руки. Некоторые детали мне неизвестны, могу привести примеры… Но вот, например, мясной комбинат в Сызрани приобретен в результате нелегального изъятия акций у его работников с помощью… скажем, группы силового давления. Не важно какой, бандитской или милицейской. Этого достаточно, чтобы последующие легальные трансакции мясокомбината так же были признаны нелегальными в случае следственных действий. Мировое финансовое сообщество через собственные информационные структуры, проще говоря — с помощью экономической разведки, постоянно ведет подобные следственные действия на российских просторах, включая Северный Кавказ… Сообществу известно, что около восьмидесяти процентов прибылей от такого рода предприятий вывозятся за границу. Их, конечно, принимают в офшорах, а стоит деньгам появиться вне их — замораживают счета под предлогом начатых или только кажущихся расследований… Это пропавшие деньги. Худший случай. В лучшем, деньги просто не принимают, с ними не связываются… Таким образом, с финансами «Гуниба» происходит то, что называется утратой гидрогенности, то есть текучести… Застой.