Гольф с моджахедами
Шрифт:
Он и встречал Севастьянова в Адлерском аэропорту из Москвы. Иностранец — иностранца. Передача банкира Макшерипу Тумгоеву и его сестре Заире состоялась на вилле «Гуниба» в Лазаревском, где в конюшне держали не лошадей, а двухместный вертолет «Галс» — московской лицензионной сборки американский «Эксек 162F» фирмы «Ротор Уэй Интернэшнл» с мотором «Порше» и российским регистрационным номером 04134. Разрешения для полетов на таком не требуется, достаточно пилотской лицензии. Заправляясь каждые два часа из цистерн, вкопанных в условленных местах, к исходу ночи Тумгоев, управлявший машиной, посадил её, закрутив смерч из пожухлых листьев, на островок между протокой и обмелевшей рекой у гостевого коттеджа «Гуниба». Он прокричал Севастьянову в ухо, что они на территории природного заповедника близ границы с Грузией и Дагестаном, что река называется Хуландойах, а хребет, виднеющийся на юге, — Сысулкорт. Поселений вокруг тоже много, однако они в развалинах, безлюдные. В общем, смотреть нечего.
Двигатель Тумгоев не выключил, возможно, торопился, поэтому Лев решил не задавать вопросов. Хотя имелось несколько специальных: почему летели без огней, почему «Черная акула», скажем, не напала, и ПТУРСами с земли не обстреливали?
Мрачная личность в кожаной куртке и каракулевой папахе отвинтила от лыж «Галса» пластиковый контейнер с надписью «Хелипак», в котором лежали два чемодана Севастьянова. Тумгоев сделал для разминки несколько приседаний, кивнул на прощание и, влезши в вертолет, улетел бреющим над буковыми деревьями вверх по склону горы.
Севастьянов прошел в коттедж, а личность следом привезла в тачке контейнер. Дав Севастьянову перевести дух в его комнате, личность, не оставляя гостя ни на минуту, попарила его в бане, вкусно покормила и напоила красным вином, расстелила постель и в полночь исчезла. На вахту заступила другая. Поскольку стемнело — с «калашниковым».
Два или три раза Лев столкнулся с другим постояльцем, жившим на втором этаже, — русским в армейском потертом камуфляже. При первой встрече Севастьянов кивнул ему, однако ответа не приметил и в дальнейшем перестал обращать на постояльца внимание. Вечером Лев увидел в окне, как русский усаживается в «Галс» к Тумгоеву.
Севастьянова ублажали в гостевом коттедже три с половиной дня.
Утром второго в комнату без стука вошли двое, не обращая внимания на Севастьянова, задернули шторы и молча просидели около часа. Затем получили сигнал по радиотелефону и ушли. Вели себя тихо, работать с бумагами не помешали…
После исчезновения парочки Лев раздвинул шторы и увидел, как кольцо автоматчиков отконвоировало вверх по склону человека в стеганом комбинезоне. Замыкающий, видимо, командир, нес нечто круглое, напоминающее антенну…
Еще в день приезда в выделенной ему просторной комнате Лев нашел на письменном столе возле компьютера с плоским монитором на жидких кристаллах пластиковый портфельчик с дискетами. Портфельчик имел надпись фломастером: «Для г-на Л. Севастьянова». Файлы на дискетах оказались справочным материалом. Их Севастьянов прочел перед тем, как лишний раз пройтись по проекту бизнес-плана, привезенного им из Парижа для финансового холдинга «Гуниб». Как сказал Пиккель, штаб-квартира холдинга из-за войны выведена на территорию заповедника, так что необычному способу доставки в благостную и полезную для здоровья местность удивляться не приходилось. Ну, а тому, что не обстреляли или не перехватили ночной рейс «Галса», объяснения тоже не требовалось: в деловых кругах давно разобрались, что чеченская война совместное предприятие многих формально враждующих сильных мира сего.
К справочному материалу Лев приступил вечером, выспавшись после баньки и великолепной трапезы. И зачитался почти до утра. Взгляды составителей представлялись, по крайней мере, своеобразными…
Из бумаг явствовало, что Чечня полтора столетия пребывала под глухим информационным запретом. Императорская цензура позапрошлого века ограничивала письменные свидетельства по истории имамата Шамиля. А в имамате, оказывается, отменили крепостное право и ввели выборность должностных лиц. Для нескольких тысяч царских солдат, пленных и перебежчиков, построили церкви — две православные для русских и костел для поляков. Войска Шамиля обслуживал оркестр перебежчиков… После революции и в советское время информация о чеченцах и процессах внутри чеченского общества вообще становится скудной. После смерти академика И. А. Орбели в 1961 году российское кавказоведение ликвидировали, Академия наук спустила установку на приоритетное изучение Зарубежного Востока. Мотив: незачем изучать этнографию, культуру, языки и традиции Кавказа, поскольку там уже воспитаны национальные партийные кадры.
Народы, входившие в империю КПСС, отлично знали Россию. Русские такими знаниями в отношении этих народов не располагали. Правоохранительные структуры прозевали появление в Москве и крупных городах РФ передовых отрядов детей и внуков тех, кого во время второй мировой войны объявили пособниками фашистских оккупантов. Завербовать агентов в чеченской среде или внедрить к ним свою агентуру органы России оказались не в состоянии. Безжалостные к чужим, чеченцы столь же жестоки и к своим, которых пытают при тени подозрения, чтобы убедиться в их правдивости. Раскаленные ножи, отрезанные пальцы — нормальное явление…
В портфель Севастьянову вложили и анализ московского политтехнолога с армянской фамилией из Независимого Центра исследования Кавказа:
«Для переустройства Чечни у русских не хватило и долго не будет хватать самого главного: авторитета среди населения, с которым обращались плохо, хотя и не настолько, как в других местах, например, с калмыками или чукчами. Военного же авторитета, особо ценимого горцами, вообще не будет. Чеченцы помнят насмешки и повадки советских солдат в 1943 году, а потому презирают нищету, продажность и алчность нынешних российских. Презрение, пожалуй, — глубинное чувство в горном Кавказе по отношению к России и её коренному населению.
Русские пришли полтора века назад в чужую страну, захватили её, прибавили к её мраку и насилию свое насилие, надсмеялись над законами, изувечили природу, снесли сотни поселений в горах, изнасиловали экономику. Это был империализм, и, главное, это был русский империализм, империализм глупый, то есть не приносивший выгоды самой России, ибо нефтяная и газовая прибыль от Чечни пускалась в распыл…
Армия явилась в 1996 году на Кавказ, когда у обескровленной революцией, репрессиями, войнами и бестолковой перестройкой России окончательно, на уровне вырождения, искривились не только мысли, но и её физический костяк. В особенности искривленным он оказался у среднего офицерства, открывшего ещё в Афганистане профессиональную неполноценность как командования, так и собственную. Лейтенанты, капитаны и майоры пали жертвой необразованной, лживой и коррумпированной генеральской верхушки, с одной стороны, и оказавшегося у них на руках ослабленного физически и нравственно солдатского материала, за который отвечали, с другой. После первой чеченской войны лучшие офицерские кадры покинули армию и разведку.
Офицер последнего пополнения привязан к личным удобствам, потому что их у него минимум, вял физически и умственно, плохо образован, несамостоятелен и беспомощен при внезапных событиях. Ценит не ответственность, а личную отвагу на психологическом уровне этнической общности и группового товарищества, обычно показную и не имеющую ничего общего с нравственностью, чувством долга и армейской честью в профессиональном понимании. Офицеры генерального штаба много занимаются научными работами и предпочитают канцелярскую деятельность практической работе в войсках.