Гольф с моджахедами
Шрифт:
Но ведь о таком проявлении чувства привязанности к великой стране не всякому расскажешь. Стихи сработают эффективнее.
Полистав путеводитель по Северному Кавказу, изданный в Кельне, Праус проштудировал абзац о нравах кубанцев и терцев. Их не следовало приветствовать, как донцов, словами — «Здорово ночевали, казаки!» Полагалось короткое: «Здорово, казаки!» Соответственно и ответы разные: в первом случае — «Слава Богу!», а во втором — «Здравствуй, господин атаман!»
С одним таким встреча предстояло в этот же вечер.
Павел Васильевич Камеров не одобрил шутку таксиста-армянина Айказа по поводу фигуры строителя коммунизма на въезде в Краснодар по шоссе из аэропорта. Народ, уверял инородец, называет памятник Фантомасом. Потом занудно рассказывал, как его родной брат до 17 августа 1998 года проиграл в казино при ночном клубе «Попугай» тридцать тысяч долларов, которые пришлось отдавать после девальвации в сумме шестикратно большей. И ради бахвальства провез москвича мимо собственного трехэтажного дома на задворках гостиницы «Интурист», хотя Праус надеялся, что поедут по улице Красной мимо закусочной «Ваттарбургер». Малийцу Идрису Аг Итипарнене, днем — студенту, а вечером — кассиру, полагалось сидеть за её огромными освещенными окнами возле своего аппарата. Визуальный пароль.
Идрис, известный среди местных как «Пушкин», намечался вторым контактом на завтра. Негр делал потрясающие успехи. Его младший брат, тоже студент агрономического факультета университете, женился на казачке, перешел на заочный, оказачился, стал авторитетом и готовился баллотироваться в станичные атаманы. Газетная вырезка со снимком кубанцев, среди которых на фоне восстановленного памятника Екатерине Великой длинный Ганнибал-Пушкин-младший казался ещё чернее лицом между белой кубанкой и такой же черкеской, легла в резервное досье Спецкомиссии.
Неясным оставалось, почему над фотографией казачьего парада поместили заголовок: «Мэр Самойленко — предатель Кубани». Праус среди других вопросов намеревался уточнить у «Пушкина» этот момент. Статус Спецкомиссии запрещал агентуре заниматься политикой. Статус запрещал и личные контакты с нелегальными агентами на местах. Но отчего, если ветер хорош, не лететь по волнам все дальше и быстрее?
Праус Камерон все же увидел Идриса в освещенном аквариуме закусочной, когда торопился в ресторан «Казачий привал», располагавшийся дальше по улице Красной, в сторону центра. Его озадачило, что заведение имело два входа. Главный, сверкающий, на фасаде, и боковой — под аркой, пробитой в здании сто лет назад для ломовых телег.
Праус рассудил, что Ксенофонт Хворостинин, играющий на публике показушную роль простачка-деда из гребенских станичников, выберет зал под собственный имидж, и не ошибся. В зальце на пять столиков щуплый старикашка рассчитанно сидел в углу, из которого просматривались вход и все помещение, включая стойку бара и ход под занавеску на кухню. Деревянный складной «этюдник» лежал на соседнем стуле. Воздев очки, старик вчитывался в меню.
— Здравия желаю, Ксенофонт Глебыч, — сказал Праус Камерон, нависая над теменем, прикрытым седым пушком.
— Ай? — спросил щуплый старик. И сделал слабоватую попытку привстать. Лицо его казалось слегка тронутым синюшностью. Свет двух лампочек настенного канделябра почти пробивал пергаментные уши. Кисти рук, которыми казачок, растопырив пальцы, упирался в картонные страницы меню, сплошь обсыпали старческие конопушки. К сожалению, цвет ногтей из-за тени, которые отбрасывала голова, не просматривался.
«Странно, — подумал Праус Камерон. — Не лысеет… Странно. Облысение называлось в числе главных симптомов. И руки не дрожат. Или чуть… Неужели просчет в дозировании? Или мало времени прошло?»
— Меня зовут Павел Васильевич Камеров, вспомнили? — сказал Праус Камерон. — Здравствуйте, дорогой, здравствуйте… Сколько лет и зим!
— Ай? — повторил Хворостинин и, спохватившись, сказал невнятное: Будто на мопса взяли… На ходу тюмарю. Вы уж извините, Павел… этот… Василич… Ну как же, как же!
Праус Камерон сел за столик, и грудастая официантка в черном блейзере и черных слаксах с красными лампасами положила перед ним второе меню.
— Чего читать? — сказал Праус. — Давайте рассказывайте, милочка.
— Советую фирменные блюда. Закуска по полной… Селедочка, грибки, огурчики, капустка, вялености… Суп из осетринки, мясо по-станичному… Водочку желаете? Если да, может, «Кубанскую»?
Хворостинин пробуждался на глазах.
— Нас зовут… — сказал, растягивая слова, Праус.
— Зоя, — сказала официантка.
— Зоечка, я согласен на все. Вам невозможно отказать, детка… Несите! Где у вас руки моют?
Он уже минут пять находился рядом с «этюдником», не меньше. Правда, излучение включалось после того, как надавливалась правая застежка на крышке, и шло оно направленно под прямым углом от правого же торца, но кто знает, сколь надежен старый дуралей. Мог включить по рассеянности в горах и до сих пор не выключить.
Дева продолжала топтаться над душой.
— Как водочку принести? — спросила она.
— Графинчиками с морозца по триста граммов… С инеем!
Едва официантка укатилась, Праус, наклонившись через столик, сказал старикашке:
— Возьмите ваш чемодан и идите в туалет. Я приду через минуту за вами…
Гребенской поднял тяжелые веки, и Камерон успокоился. Перед ним сидел умирающий человек. Он сказал:
— А фуг недоданный?
Русский разговорный язык Праус Камерон понимал хорошо. Однако этот требовал уточнения.
— Переведите, — попросил он.
— Деньжата, — ответил Хворостинин.
— А «мопс» и «тюмарю»?
— Дурь конопляная. Тюмарить — значит засыпать на ходу…
— Вернусь из туалета, и сразу расчет, — сказал Камерон.
— Должно быть две штуки зелеными.
— Хотите пощупать? Да идите же… Сейчас закуску принесут…
Дед навесил «этюдник» на плечо и потащился к туалету. Штаны армейские, с карманами на бедрах — наползали на кроссовки с грязными шнурками. Мог бы, на зиму глядя, и утеплиться получше, подумал Камерон.