Гольф с моджахедами
Шрифт:
— Задача, Виктор Иванович?
— Поедешь домой и соберешь вещички. Деньжата у тебя есть, я знаю. Потом, так-скать… контора тебя, енть… это… рамбурсирует. На острове что хочешь вытворяй, хоть изнасилуй, хоть женись на бабе этого Шемякина, но его отсюда, из России, высвисти. То есть, жена ему должна тревожный, енть… как-скать… в общем, призыв дать. А если семейка вообще растворится в соленых волнах мирового океана, так-скать… Ну, что же… Там, я думаю, никто пальцем не шевельнет. Российская разборка. Под это и спишут.
— Срок даете?
— Срок
— Все-таки, Виктор Иванович?
Желяков посуровел и сказал:
— Вчера!
— Тогда я пошел?
— Правильно. Топай, дорогой. Связь со мной из Шереметьево перед посадкой в самолет.
Когда Алексеев П.А. вышел, Милик спросил:
— Он что, дурак до такой степени?
Желяков вылил водку из шкалика на ладонь, растер пальцами, вытер их о щеки.
— Ты, Милик, хочешь спросить другое. Не дурак ли я до такой степени? Верно?
Милик пожал плечами.
— Не жеманься, как бабец. Верно, я угадал…
— Зачем вы мне это говорите? — спросил Милик.
— Сейчас поймешь. Дело и для тебя есть… Ты ведь сопровождал зацарапанные деньги в Чечню? Ты… Так вот, поскольку они вернулись и вернулись зараженные радиацией…
— Заражения не производилось, Виктор Иванович, банкноты зацарапали в пределах безопасного…
— Так вот, поскольку вернулись зараженные радиацией, они подлежат оформлению по акту на списание и уничтожение как опасные для обращения. Это проблема национальной безопасности… Банкиры уже согласились. Собирают по приемным пунктам бумаженции, которые к ним попали, и сдают нам. Картонки с остатками я знаю где лежат… Далее, енть… Ты, так-скать… отправишься на Кавказ и привезешь мне точно такую же сумму долларов, выпущенных, енть… как-скать… ну, допустим махачкалинским казначейством. Именно мне… Поможет с этим Хаджи-Хизир Бисултанов. Этих умельцев в Махачкале он содержит. Они даже молятся, как он. Эти, енть… так-скать… ваххабитцы… Скажешь Бисултанову: я просил. Он поймет… Дальше, я думаю, объяснять не нужно?
— Не нужно, — сказал Милик. — А мне сколько из настоящих, когда уничтожите фальшивые под акт на списание?
— Отправишься завтрашним самолетом. Сначала в Ставрополь, потом добирайся через Моздок машинами в Грозный. Город мертвый, но — живой. На центральном рынке в секции золота спросишь прилавок Гургена Карамчяна. За ним реализатор будет стоять. Старикашка плюгавый. Глебыч зовут… Этот тебя и выведет в Гору и далее, енть… так-скать, к казначейству за долларами.
— Старикашка — не гребенской ли казачок с дуэльными револьверами?
— Виделся с ним?
— Тащился следом в прошлый раз, за ослиный хвост держался из-за куриной слепоты… Последние два перехода вместе шли… Он револьверы и носил. На Горе двое стрелялись. Длинный, Макшерип Тумгоев зовут, и второй, полурусак бородатый, под интеллигента косит… Так сколько отстегнете, Виктор Иванович?
— Когда вернешься, посмотрим по поведению. Конец беседе, тоже иди… Нет, постой!
— Слушаюсь, Виктор Иванович, — сказал Милик.
— Эти пушки у хрыча красивые? Этот, енть… антиквариат?
— На вид не очень, старье. Чечены их за другое почитают. Считают орудием воли Аллаха, божий суд ими, вроде бы, творится… В этом духе. Поэтому и гребенской хрыч на Гору вхож оказался. Позвали с револьверами, божий суд через стрельбу из них устроили…
— А чего же не отняли пушки-то?
— Нельзя, наверное, против воли забирать. Суда тогда из них не сотворится.
— Ты вот что… Подари гребенскому тысячу зелеными, а он тебе пусть подарит револьверы, ты их от меня как сувенир в знак уважения Хаджи-Хизиру поднесешь. Уяснил?
— Уяснил, сделаю, — сказал Милик.
— Давай тогда, одна нога здесь, енть… другая там. Кругом и шагом марш!
Оставшись в одиночестве, Желяков две или три минуты раздумывал, что же из оставшихся яств забрать с собой, и вдруг улыбнулся. Грустно. Уходила в прошлое половина жизни. Мелочная. С подачками или объедками со стола власть предержащих. Уходила… Наступало время не только быть, но и иметь, привыкать к собственным миллионам.
Убрав со стола нетронутые деликатесы в холодильник, Желяков опять постоял несколько минут возле окна. Он поймал себе на том, что присматривается к недостроенной башне в конце Старопименовского переулка.
— Время быть и время иметь, — сказал он громко. — Такое вот время, енть…
До полного его наступления оставалась малость: убрать Шемякина.
В вестибюле «Мариотт Гранд Отеля» человек с резкими морщинами от крыльев носа к углам рта на квадратном лице, приметив Желякова, выбрался из мягкого кресла и прошел к вращающейся двери главного входа гостиницы со стороны Старопименовского переулка. Корейский мини-бас уже стоял с открытой задвижной дверью, когда Виктор Иванович выходил в переулок.
— Отвез вчера? — спросил он водителя.
Полуобернувшись из-за руля, водитель ответил:
— Так точно.
— Разговаривал?
— Икрой интересовался для пивного бара, который его дружок в Праге держит.
— Приготовь образцы, Миша, — сказал Желяков.
— Я полкартонки и для вас оставил, — сказал водитель.
— Давай рули внимательно, — ответил Желяков. — На Ленинградский проспект, в «Бизнес-славяне», я там в свою пересяду. А что с этим, длинным, которого в холле «Минска» взяли?
— Раскололся моментально… Щуплый его на смотрины к немцу… или кто он там… вел. Должны были ждать звонка в номере. Немец продинамил, встреча не состоялось. Оба, длинный и щуплый, — ставропольские казачишки. К кому шли, не знали. Им их воротилы велели явиться сюда перед отъездом длинного в Прагу… Ну, вы знаете, они управляющего своей гостиницы меняют.
— Вот видишь, Миша, енть… Думать нужно всегда. Немец у тебя икорку-то для друга в пражской пивной хотел. И ставропольский станичник в Прагу собирается… Я, Миша, занятый сегодня, скажи своим, что я велел и длинного, и щуплого отпустить… С наклейкой, конечно. За ними наши в Ставрополе глаз не должны спускать.