Голодные Игры: Восставшие из пепла
Шрифт:
– Теперь, когда это не будет похоже на изнасилование, да?
Обида теряет свой вкус, когда Китнисс прячет глаза. Беззащитная. Сломленная. Нуждающаяся в защите.
– Я прав? – громче переспрашиваю я.
Между нами нет разницы. Потому, что теперь – я готов умереть за нее. Жить. Сражаться. Умирать. Терпеть боль. Ужасы инъекций. Пыток. Капитолия. Чего он только не делал ради нее? А ведь она так и не ответила ему взаимностью. И это понимание приходит слегка запоздало, и в подтверждении этого она произносит:
– Пит, я безумно
На лице кроме изнеможения нет ни единой эмоции. Она больше не выдержит. Значит, ни мне, ни Питу из прошлого не добиться ее благосклонности. И это почти выводит меня из себя.
– Господи, Китнисс…– шумно выдыхаю я.
– Спокойной ночи, – прощается она, уходя прочь.
– Спокойной ночи.
Она уходит в ночь. Что ж, она всегда так уходила. Никому из ученых Капитолия не удавалось приручить огня. Не приручить его и мне. Не сегодня. Не завтра. Никогда. Ее походка по-охотничьи тихая, по-кошачьи мягкая. Плечи чуть сгорблены, а голова устало дергается при каждом новом шаге. Она замирает у двери всего на мгновение, а я уже слышу ее сдавленный вздох.
Переродок буквально взбухает от счастья. Внутри все печет от боли и разочарования, а ему радостно – Китнисс Эвердин ушла прочь.
«Навсегда. Навсегда. Навсегда».
Каждую секунду повторяет он.
Вот только я не согласен мириться с этим «навсегда». Моя рука сдавливает ее ладонь, замершую на открытой двери. Слабый толчок, и она оказывается рядом. Так же близко, как когда-то на кухне Тренировочного Центра. Вот только тогда, переродок оказался сильней, и я согласился с его версией «секса вне правил». Но сегодня все изменится.
Все уже изменилось.
Мои губы накрывают ее в исступленном, прерывающем дыхание, желании. Ее кожа обжигает, словно пламя, а руки, заведенные над головой девушки, впиваются в кожу моих ладоней. Не от страха. Уж тем более не от отвращения. Желания, что волнами захлестывает меня, так же болезненно мучает и ее.
Но когда рамки запретов спадают, и мой язык прорывается внутрь, кроме ее слабого стона – нет ничего в бушующем, живущем мире Капитолия. Когда я выпускаю ее руки, пальцы Китнисс слабо одергивают мои волосы. Жажда – ту, которую я испытывал на арене – будто возросла в несколько раз. Мне хотелось бы знать, насколько счастлив был бы Мелларк из прошлого, потому что мое личное счастье было безгранично.
Когда моя ладонь поднимается от плоского живота к изгибу солнечного сплетения, Китнисс замирает. Контраст пламени и льда ее поведения, заставляет меня остановиться. Это же Китнисс. Никто не говорил, что будет легко. Особенно с ней.
– Скажи мне, – хрипло говорю я. – Скажи мне, и я остановлюсь…
Я пытаюсь объяснить, что не давлю на нее. Что все это – лишь разменная монета, будто убеждая самого себя в том, что не желаю ее. Вот только ее губы накрывают мои, и я замолкаю, не успев возразить. Трещит по швам ее майка. Руки тут же стягивают ее, и нам приходится
Каждый сантиметр тела не обходится без моего внимания. Потому, что она нужна мне. Нужна так же сильно, как и прежде Мелларку, погибшему в стенах Капитолия. Вот только теперь разница между нами слишком мала - в чем-то у меня даже есть преимущества – теперь я с Китнисс, он же… Он же отдал за это мгновение свою жизнь. Боюсь только, Китнисс не поймет этого. Для нее я прежний. Мальчишка с хлебом и мечтами о доме, где-то на окраине Двенадцатого. Только вот я – монстр. И она еще не знает об этом.
Она цепляется за меня так, словно боится, что я убегу прочь. Хотя, на самом деле, у нее есть все основания полагать, что я отступлюсь. Вот только не сегодня. Не завтра. Никогда. Больше никогда. Когда мои губы раз за разом опускаются на ее оголенную кожу, Китнисс хватает ртом воздух, словно дышать ей было просто нечем. Я аккуратно отодвигаю полоску бюстгальтера, скрывающего ее грудь. Губы проходятся по нежной, бархатной коже и Китнисс – девушка, что сделана из Огня – оправдывает свое название. Под моими руками, она плавится, словно раскаленный металл.
То, что заставляет задыхаться и меня – ее тихий, сдавленный от желания, шепот:
– Пит…
Она словно молит меня о пощаде, как некогда в пекарне, когда мои руки едва не оборвали ее жизнь. Отгоняя эти мысли, я вглядываюсь в ее чистые, грозовые глаза, затуманенные пеленой желания. Мне нужно знать правду. Это буквально так же желанно, как и она – податливая и мягкая – в моих руках.
Приходится отпустить ее, чтобы перехватить ее ладони. Она удивленно выдыхает, вглядываясь в мои черты лица.
– Скажи, что это не подачка Мелларку из прошлого. Скажи, что ты не собираешься умчаться к другому, когда все это кончится. Скажи, что ты реальна.
Эти слова даются мне с таким трудом, что дыхание сбивается едва ли не с каждым брошенным словом. Она должна знать. Пусть запоздало. Даже, если она уйдет сейчас, я буду чувствовать, что выполнил долг перед тем, кто теперь являлся мной лишь отчасти. Нужно отдавать дань памяти тем, кто пал ради нашего общего будущего с Китнисс. Именно поэтому Пит Мелларк из Дистрикта-12 пережил очередное утро в Капитолии с мыслью об Огненной девушке, чтобы на закате умереть. Оставив лишь воспоминания и клятву: научить любить Китнисс Эвердин по-настоящему.
И девушка нервно сглатывает. Она сжимает мои руки, глядя в глаза.
– Я реальна, Пит. И это не подачка.
Мне смешно. Смешно и больно. Настолько, что я отступаю. Отступаю в сторону, чтобы затем быстрыми шагами направится к кровати. Гнев и боль закипают внутри. Как она может думать, что Хейвен – милая, жизнерадостная Хейвен – была для меня чем-то большим, чем… она? Понимание того, какое глубокое, какое всепоглощающее влияние она возымела надо мной за эти несколько недель, приходит слишком поздно.