Голодный грек, или Странствия Феодула
Шрифт:
Горбоносый монгол был принят при никейском дворе с большим почетом, однако через несколько дней с ним приключился недуг, от которого он и скончался.
«Вопросоответник о неизреченном» Георгия Згуропула
Вот миновал месяц или даже два после плачевной кончины сановного монгола, а Феодул по-прежнему томился в никейских подвалах. Одежда на нем уже истлела, и в тоске ожидал Феодул, когда вслед за одеждой начнет истлевать и бренная плоть его.
Таким образом, пребывал он в полном унынии, покуда случай не послал ему нечаянную радость:
Звали его, как он сообщил между непристойностями, Георгий Згуропул, причем, произнося свое имя, новый товарищ Феодула плюнул столь истово, что исторг испуганный писк у дремавшей под соломой крысы.
– На что ты негодуешь? – удивился Феодул. – Згуропул – имя звучное и вполне приятное слуху, как, впрочем, и мое – Феодул Апокрисиарий.
(Ибо, поневоле оставшись среди греков, решил он взять себе прозвание совершенно греческое, означавшее «Посланец»)
– Как тебя кликать – твое дело! – отрезал Георгий. – Мне насмешка обидна, вот что!
Тут Феодул сообразил, что имя «Згуропул» по-латински будет звучать как «Кудрявый», а собеседник его совершенно лыс.
Феодул, как мог, утешил его, угостил тюремной тухлятиной из своей миски и рассказал про людей без лба, и про псоглавцев, и еще про людей, у которых не сгибаются колени, отчего те передвигаются, подпрыгивая на прямых ногах; и про хитрого князя Александра, который заманил латинников на лед Ладожского озера; и про одного подвижника из пустыни Египетской, который обладал такой силой святости, что когда повстречался ему василиск, то не человек окаменел от взгляда чудовища, но чудовище при виде святого тотчас обратилось в камень…
Георгий ел, слушал и заметно отогревался душою. Покончив со скудной трапезой, он обтер руки о нечистую солому, служившую Феодулу ложем, и молвил:
– Складно…
– Истинная правда всегда складна, – обиделся Феодул. – Ибо в ней нет несообразностей, нарушающих гармонию.
– Много ты понимаешь о гармонии, невежда, – сказал Георгий пренебрежительно.
Тут уж взбунтовалось что-то в груди Феодула, сдавило душу со всех сторон, подобралось к горлу горьким комом.
– Вот ты, оказывается, каков, Георгий! – вскричал он. – А я-то принял тебя как брата!
Георгий поглядел на него весело, покачал лысой головой, даже посмеялся.
– Не спеши огорчаться, Феодул, – сказал он как ни в чем не бывало. – Я всегда таков и со всеми груб и непочтителен, ибо по самой природе своей зол, насмешлив и решительно дурен, с какого боку ни зайди. За это и терплю от людей, а ты уж потерпи от меня.
От таких примирительных слов мягкосердечный Феодул, конечно, сразу же растаял и Георгия простил. И вот уселись оба на солому друг против друга, и заговорил Георгий, пересыпая речь бранными выражениями, от которых, несомненно, ликовали все бесы, какие только могли их слышать.
– Знаешь ли ты, Феодул Апокрисиарий, с кем свела тебя судьба? – так начал Георгий.
Феодул покачал головой, ибо ничего о своем бедствующем сотоварище не ведал, кроме имени. Георгий Згуропул поведал ему следующее:
– Был я некогда воистину кудряв и ангелоподобен – и обличьем, и нравом, и особенно голосом. И оттого взяли меня певчим в храм Святой Софии. Там выучился я пению и многим премудростям о музыке, а также рукоприкладству и сквернословию, ибо обучавший меня протопсалт, блаженной памяти Косма Влатир, слова не говорил без присловья, а еще страшнейшим был пьяницей, и я, бывало, проносил для него под одеждой сосуды с утешительными напитками. Он-то и выдрал мне кудри, покуда внушал мне искусство пения, поскольку я оказался ленив и невнимателен, он же – крепко невоздержан на руку. Остатки волос я потерял позднее, когда после смерти Влатира сам сделался протопсалтом и принялся, в свою очередь, сквернословить, пьянствовать и бить певчих.
– Как же тебя с таким нравом терпели при храме? – поразился Феодул.
Георгий расхохотался:
– А кто тебе сказал, что меня терпели? Совсем ты глуп, Феодул! Вот уже пятый год, как мыкаюсь по монастырям и тюрьмам, и никто не может со мною ужиться, ибо с каждым годом мои пороки только усовершенствуются.
Тогда Феодул спросил:
– Что такое протопсалт?
Георгий Згуропул презрительно сощурил глаза:
– Уж не вздумал ли ты смеяться надо мною?
– Куда уж мне смеяться! – ответил Феодул искренне. – Нет! Над моим невежеством впору заплакать. Ибо если ты учен и зол, то я глуп и простодушен.
Такое объяснение вполне удовлетворило Георгия, и он охотно растолковал:
– Протопсалт среди певчих есть первое лицо. Он наблюдает за певцами и мелодиями, следит за ритмом и высотой звуков, дабы они следовали друг за другом в установленном порядке. Кроме того, он обучает певчих музыке и сам исполняет то, что поется не хором, но одиночным голосом.
– Что такое ритм? – спросил Феодул.
– Система, состоящая из времен, созданных по какому-то определенному порядку.
– Что это за порядок?
– Ритм состоит из мельчайших неделимых времен, которые называются «хронос протос», то есть «начальное время».
– Объясни иначе.
– Геометры называют то, что для них неделимо, «точкой». «Хронос протос» подобен точке.
– Всегда ли он один и тот же?
– Нет, он всегда различен. В речи хронос протос рассматривается относительно слога, в музыке – относительно отдельного звука, при движении тела – относительно одной танцевальной фигуры. Ибо ритм сам по себе действует в танце, вместе со звучанием – в пении, а только со словом – в стихах.
– Удивительно то, что ты говоришь о ритме! – восхитился Феодул. – Я и прежде догадывался, что в стихах, пении и танце заключена какая-то тайна, которая отличает их от обычной речи, завывания или верчения на месте, бега и подпрыгивания; но после твоего объяснения покров с этой тайны сорван и истина предстала мне обнаженной.
– Не спеши радоваться, – оборвал его Георгий, – ибо тебе стала доступна лишь малая и не самая значительная часть тайны.
– В таком случае не откроешь ли ты мне и другую ее часть?