Голос блокадного Ленинграда

Берггольц Ольга Федоровна

1935

" Должно быть, молодости хватает, "

Должно быть, молодости хватает, душа, наверно, еще легка — если внезапная наступает на жажду похожая тоска, когда становится небо чище, и тонкая зелень мерцает везде, и ты пристанища не отыщешь в любимом городе, полном людей,— тоска о любви, еще не бывшей, о не свершенных еще делах, о друзьях неизвестных, неприходивших, которых задумала и ждала…

1935

Песня дочери

Рыженькую и смешную дочь баюкая свою, я дремливую, ночную колыбельную спою. С парашютной ближней вышки опустился наземь

сон, под окошками колышет голубой небесный зонт. Разгорелись в небе звезды, лучики во все концы; соколята бредят в гнездах, а в скворечниках скворцы. Звездной ночью, птичьей ночью потихоньку брежу я: — Кем ты будешь, дочка, дочка, рыженькая ты моя? Будешь ты парашютисткой, соколенком пролетать: небо — низко, звезды — близко, до зари рукой подать. Над зеленым круглым миром распахнется белый шелк, скажет маршал Ворошилов: — Вот спасибо, хорошо! Старый маршал Ворошилов скажет: — Ладно, будем знать: в главный бой тебя решил я старшим соколом послать. И придешь ты очень гордой, крикнешь: — Мама, погляди! Золотой красивый орден, точно солнце, на груди… Сокол мой, парашютистка, спи… не хнычь… время спать… Небо низко, звезды близко, до зари рукой подать…

Март 1936

Детское Село

Два стихотворения

дочери

1

Сама я тебя отпустила, сама угадала конец, мой ласковый, рыженький, милый, мой первый, мой лучший птенец… Как дико пустует жилище, как стынут объятья мои: разжатые руки не сыщут веселых ручонок твоих. Они ль хлопотали, они ли, теплом озарив бытие, играли, и в ладушки били, и сердце держали мое? Зачем я тебя отпустила, зачем угадала конец, мой ласковый, рыженький, милый, мой первый, мой лучший птенец?

2

На Сиверской, на станции сосновой, какой мы страшный месяц провели, не вспоминая, не обмолвясь словом о холмике из дерна и земли. Мы обживались, будто новоселы, всему учились заново подряд на Сиверской, на станции веселой, в краю пилотов, дюн и октябрят. А по кустам играли в прятки дети, парашютисты прыгали с небес, фанфары ликовали на рассвете, грибным дождем затягивало лес, и кто-то маленький, не уставая, кричал в соседнем молодом саду баском, в ладошки: — Майя, Майя! Майя!..— И отзывалась девочка: — Иду…

1936

Предчувствие

Нет, я не знаю, как придется тебя на битву провожать, как вдруг дыханье оборвется, как за конем твоим бежать… И где придется нам проститься, где мы расстанемся с тобой: на перепутье в поле чистом иль у заставы городской? Сигнал ли огненный взовьется, иль просто скажет командир: — Пора, пускай жена вернется. Пора, простись и уходи…— Но в ту минуту сердце станет простым и чистым, как стекло. И в очи Родина заглянет спокойно, строго и светло. И в ней, готовой к муке боя, как никогда, почуем вновь нас окрылявшую обоих единую свою любовь. И снова станет сердце чистым, разлука страшная легка… И разгласит труба горниста победу твоего полка.

1936

" Ты у жизни мною добыт, "

Ты у жизни мною добыт, словно искра из кремня, чтобы не расстаться, чтобы ты всегда любил меня. Ты прости, что я такая, что который год подряд то влюбляюсь, то скитаюсь, только люди говорят… Друг мой верный, в час тревоги, в час раздумья о судьбе все пути мои дороги приведут меня к тебе, все пути мои дороги на твоем сошлись пороге… Я ж сильней всего скучаю, коль в глазах твоих порой, ласковый, не замечаю искры темно-золотой, дорогой усмешки той — искры темно-золотой. Не ее ли я искала, в очи каждому взглянув, не ее ли высекала в ту холодную весну…

1936

Обещание

Вот я выбирала для разлуки самые печальные слова. На прощанье многим жала руки, с горя ни мертва и ни жива. Только о тебе еще не спела, об единственном в моей судьбе: я словам глухим и неумелым не доверю песню о тебе. Потому что всю большую дружбу, всю любовь прекрасную твою в верности, любви и дружбе мужа, Родина, все время узнаю. Все твои упреки и тревоги, всю заботу сердца твоего… Даже облик твой, родной и строгий, неразлучен с обликом его. Осеняет шлем литые брови, Млечный Путь струится по штыку… Кто еще любимей и суровей, чем красноармеец начеку? Для кого ж еще вернее слово и прекрасней песня — для кого? Сорок раз спою для прочих снова и единожды — для одного. Но с такою гордостью и силой, чтобы каждый вздрогнул: красота! Чтоб дыханье мне перехватила вещая, как счастье, немота…

1936

" Синеглазый мальчик, синеглазый, "

Синеглазый мальчик, синеглазый, ни о чем не спрашивай пока. У меня угрюмые рассказы, песенка — чернее уголька. А душа — как свечка восковая: пламенея, тает — не помочь. Ведь ее, ничем не прикрывая, я несу сквозь ледяную ночь. Свищет ветер, хлопьями разлуки мой бездомный путь оледенив. Мечется и обжигает руки маленький огонь свечи-души. Сколько лет друзья корят за это, свой убогий светик обложив малыми кульками из газеты, матовыми стеклышками лжи. Синеглазый, ты меня не слушай, ты один совет запомни мой: ты неси сквозь мрак и ветер душу, не прикрыв ни песней, ни рукой.

1936

" Все пою чужие песни "

Все пою чужие песни о чужой любви-разлуке. О своей — неинтересно, только больше станет скуки. Все прислушиваюсь к этим песням, сложенным другими, значит, не одна на свете я с печалями своими? Милые мои, хорошие, неизвестные друзья, значит, все вы были брошены иль не найдены, как я? Значит, минет? Значит, сбудется! Значит, песня обо мне никогда не позабудется в нашей дружной стороне?

1936

" Я уеду, я уеду "

Я уеду, я уеду по открытию воды!.. Не ищи меня по следу — смоет беглые следы. А за мною для начала все мосты поразведут и на пристанях-вокзалах даже справок не дадут. …Вспоминай мой легкий голос голос песенки простой, мой послушный мягкий волос масти светло-золотой… Но не спрашивай прохожих о приметах — не поймут: новой стану, непохожей, не известной никому. И когда вернусь иная, возмужалой и простой. поклонюсь — и не узнаешь, кто здоровался с тобой. Но внезапно затоскуешь, спросишь, руку не отняв: — Ты не знаешь ли такую, разлюбившую меня? — Да, — отвечу, — я встречала эту женщину в пути. Как она тогда скучала — места не могла найти… Не давала мне покою, что-то путала, плела… Чуждой власти над собою эта женщина ждала. Я давно рассталась с нею, я жила совсем одна, я судить ее не смею и не знаю, где она.