Голос и воск. Звучащая художественная речь в России в 1900–1930-е годы. Поэзия, звукозапись, перформанс
Шрифт:
яркой иллюстрацией сближения представителей науки и искусства: в числе сотрудников журнала были физиологи, психологи, лингвисты, врачи, преподаватели чтения, пения, актеры, судебные деятели и др. 127
Это перечисление довольно точно отражает будущий профессиональный состав сотрудников Института живого слова, появившегося всего лишь через четыре года после закрытия «Голоса и речи». В журнале свои статьи о мелодии речи и истории декламации печатал Вс. Всеволодский-Гернгросс. Среди авторов также были Ф. Зелинский, А. Кони, языковеды Василий Чернышев и другие будущие сотрудники института. В свою очередь, соединение науки и художественного опыта, отмеченное Василием Сережниковым, станет одной из конститутивных особенностей Института живого слова 128 .
127
Сережников В. Искусство художественного чтения. Вып. 2. Техника речи. М.; Пг.: Макиз, 1924. С. 9.
128
О связи между журналом «Голос и речь» и междисциплинарным подходом в ИЖС см.: Hedberg Olenina А. Psychomotor Aesthetics: Movement and Affect in Modern Literature and Film. Oxford: Oxford University Press, 2020. P. 52.
Мелодия речи
Историю ИЖС с точки зрения изучения звучащей литературы можно разделить на два основных периода. Первый связан с 1) привлечением специалистов
129
ЦГАЛИ. Ф. 82. Оп. 1. Д. 22. Л. 40.
Второй период, с весны 1921-го по начало лета 1923-го, отличался от первого тем, что изучение звучащей литературы начало осознаваться (как минимум, частью сотрудников института) как самостоятельная область исследований. Именно словесное отделение, созданное весной 1919 года 130 , станет определяющим в поисках нового направления научной и практической работы ИЖС. Фактически словесное отделение в эти годы противопоставило себя театральному, а его сотрудники предложили реформу во всех сферах работы института, включая преподавание и научную работу. Акцент на науке был связан с переходом ИЖС во второй половине 1921 года из подчинения Главпрофобру (Главному управлению профессионально-технических школ и высших учебных заведений) в другое ведомство – Главнауку 131 . «Мы перешли в Главнауку и поставили во главу угла научную, а не учебную деятельность», – объяснял в 1927 году Всеволодский-Гернгросс 132 . Этот короткий период был крайне продуктивен для нового исследовательского направления, на некоторое время объединившего формалистов. Однако их планы и видение развития института очевидным образом расходились с планами Всеволодского-Гернгросса. Осенью 1921 года он выступит с идеей организации при ИЖС Экспериментального театра (на основе его же институтской театральной студии), который начнет работу в следующем году. Концом этого периода стал кризис 1923 года, когда Всеволодский-Гернгросс вынужден был отойти от руководства институтом.
130
Созданию отделений предшествовала разворачивающаяся зимой и весной 1919 года дискуссия об их необходимости. В ходе нее Л. В. Щерба защищал точку зрения, согласно которой это разделение помешает междисциплинарному характеру работы института. См.: ЦГАЛИ. Ф. 82. Оп. 1. Д. 22. Л. 76 и далее.
131
См.: Белиловская М. Институт Живого Слова, 1918–1924 гг.: Опыт реконструкции фонда. Дипломная работа студентки V курса д/о. 1997. С. 150. https://www.academia.edu/29607084/Институт_Живого_Слова_1918_1924_гг_Опыт_реконструкции_фонда.
132
ЦГАЛИ. Ф. 82 Оп. 3. Д. 32. Л. 125 об.
ИЖС был торжественно открыт 15 ноября 1918 года. В «Положении об Институте живого слова» сообщалось, что
Учебный Отдел имеет целью подготовку мастеров и инструкторов живого слова в областях: педагогической, общественно-политической и художественной, как то: педагогов общей школы, поэтов, писателей, ораторов, сказителей, актеров, певцов и пр. 133
В этом перечне обращает на себя внимание то, что специального направления, посвященного обучению чтецов, в первый год существования института предусмотрено не было, однако эта работа, сосредоточенная в студиях, несомненно велась 134 . Особенно важно, что основой репертуара исполнителей, занимавшихся в студиях ИЖС, была современная поэзия:
133
Записки Института Живого Слова. С. 26.
134
См: Тиме Е. Дороги искусства. М.; Л.: ВТО, 1962. С. 96 и далее.
Мы, во-первых, отказались от всех старых традиционных декламационных навыков и приемов, от всей той декламации, которой торговали профессиональные актеры, – вспоминал в 1927 году Всеволодский-Гернгросс. – Все они были признаны несостоятельными. <…> Затем для того, чтобы начать строить что-то новое, мы взяли совершенно новый декламационный матерьял: вместо излюбленных Пушкина, Толстого, взяли поэзы Бальмонта, начиная от символистов и кончая пролетарскими поэтами, захватив и имажинистов. Затем мы совершенно отказались принимать в стихах только их смысловую и эмоциональную образную сторону, нас стала интересовать его музыкальная сторона. Этот упор на речевую музыку был основным упором вновь составившейся декламационной школы 135 .
135
ЦГАЛИ. Ф. 82 Оп. 3 Д. 32. Л. 124 об.
К преподаванию и научной работе в вузе помимо театральных педагогов были привлечены лингвисты, врачи, психологи и т. д. В результате институт на некоторое время стал местом, где соединилось несколько различных подходов к речи, рассматривавших ее как явление физиологическое, политическое, социальное, художественное. «Записки Института Живого Слова» свидетельствуют о том, что в научной работе важное место поначалу отводилось медицинским вопросам, включая дефектологию, психофизиологию, анатомию, патологию и терапию органов слуха и речи 136 . Это должно было органично дополнять художественное образование: так, например, институтские профессора-физиологи должны были производить постановку дыхания у студентов 137 . Видную роль в работе института на раннем этапе играли известные врачи – отоларинголог и дефектолог Михаил Богданов-Березовский, а также логопед и дефектолог Давид Фельдберг.
136
См.: Записки Института Живого Слова. С. 29. Подробнее о том, как подходы психофизиологии отражались в литературной теории формалистов, включая Б. Эйхенбаума, см. главу 2 (Motor Impulses of Verse. Russian Formalists on Poetry Recitation) в: Hedberg Olenina А. Psychomotor Aesthetics: Movement and Affect in Modern Literature and Film. P. 43–102.
137
ЦГАЛИ. Ф. 82. Оп. 1. Д. 22. Л. 125 об.
Всеволодский утверждал, что именно возглавляемому им Институту предстоит наконец-то создать «научное „искусство слова“ и освещенную искусством „науку слова“» 138 . Участие на раннем этапе Льва Якубинского, покинувшего должность ученого секретаря института в начале 1919 года 139 , и особенно Льва Щербы, занявшего его место, сыграло в истории института важную роль. Разработка нескольких более узких тем должна была способствовать достижению заявленной цели. Сюда относилось: установление начал правильного русского произношения, изучение влияния войны и революции на русский язык, а также исследования мелодии речи 140 .
138
Записки Института Живого Слова. С. 6.
139
Вассена Р. К реконструкции истории и деятельности Института живого слова. С. 81.
140
Записки Института Живого Слова. С. 98–101.
141
См.: ЦГАЛИ. Ф. 82. Оп. 1. Д. 22. Л. 17 об.
142
На то, что именно Л. Щерба повлиял на начало разработки темы мелодики речи, указывал Борис Эйхенбаум. См.: «Есть здесь учреждение, именуемое „Институтом Живого Слова“. Там, по инициативе Щербы, образовалась компания по изучению мелодии речи, в которую я приглашен – и мне поручено составление библиографии» (Переписка Б. М. Эйхенбаума и B. М. Жирмунского / Публ. Н. А. Жирмунской и О. Б. Эйхенбаум // Тыняновский сборник. Третьи Тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1988. C. 312).
143
На заседании 2 декабря 1918 года Всеволодский-Гернгросс вернулся к идее озвучил предложение заниматься проблемой мелодии речи: «В. Н. Всеволодский предлагает для разработки тему «о мелодии речи». Большое внимание, по словам В. Н. Всеволодского, уделяет этой теме Л. В. Щерба» (ЦГАЛИ. Ф. 82. Оп. 1. Д. 22. Л. 36). Чуть позже, на заседании 9 декабря того же года, обсуждалась судьба этого научного проекта: «Л. В. Щерба принимает предложенную работу и изъявляет согласие участвовать также в разработке темы „Мелодия речи“; для последней работы Л. В. рекомендует еще Б. М. Эйхенбаума. С. М. Бонди рекомендует С. И. Бернштейна» (Там же. Л. 40a об.).
Театральная работа Юрия Озаровского, старшего коллеги и учителя Всеволодского-Гернгросса, служит наглядным примером того, как проблема мелодики постепенно заняла одно из центральных мест в перформативных практиках. Автор «Аполлона» и других символистских журналов, коллекционер и историк, погруженный в материальную среду ушедших эпох, Озаровский был характерной фигурой русского модернизма 144 . Как режиссер он стал известен благодаря постановкам древнегреческих трагедий на сцене Александринского театра, в частности «Ипполита» Еврипида (1902) и «Эдипа в Колоне» Софокла (1904) 145 . Античные спектакли Озаровского не только представляли собой реставрацию древнегреческого театра, но и давали воплощение его идее о музыкализации драматического спектакля и, конкретно, музыкальной речи: в спектаклях Озаровского участвовал хор, который, как и положено, появлялся на сцене разделенным на два полухория (ил. 5), которые ритмично двигались по сцене и переговаривались друг с другом стихами. Кроме того, Озаровский был автором книги «Музыка живого слова: основы русского художественного чтения», в которой вводилось понятие «декламационной музыки», и его идеи были продолжены в исследованиях его ученика Всеволодского-Гернгросса в области интонации, а также в работах музыковедов, включая Леонида Сабанеева (автора понятия «музыка речи» 146 ) и Бориса Асафьева, в экспериментах композитора Михаила Гнесина в области музыкального чтения и т. д.
144
О нем см.: Харламова В. А. Ю. Э. Озаровский: Биографический очерк // Записки Санкт-Петербургской государственной театральной библиотеки. Вып. 6/7. СПб.: СПб гос. театр. б-ка, 2006. С. 91–101.
145
Третья античная трагедия – «Антигона» Софокла – была поставлена Ю. Э. Озаровским уже не в Александринском, а в Новом театре в 1904 году (см.: Сомина В. В. Юрий Эрастович Озаровский // Сюжеты Александринской сцены: Рассказы об актерах. СПб.: Балтийские сезоны, 2006. С. 455–456).
146
См.: Сабанеев Л. Музыка речи: Эстетическое исследование. М.: Работник Просвещения, 1923.
Ил. 5. Сцена с участием хора в спектакле «Ипполит» Еврипида (Александринский театр, реж. Ю. Озаровский; 1902). Источник: Ежегодник императорских театров. Вып. VIII. Сезон 1902–1903 г. [1905]. С. 31.
Авторов всех этих теоретических и практических работ связывала идея схожести природы и законов музыки и звучащей художественной речи (будь то авторское чтение стихов, исполнительская декламация или сценическая речь). Можно сказать, что эта предпосылка была общей для многих речевых эстетик начала ХX века, и ее безусловно разделял Всеволодский-Гернгросс, поддержавший научное изучение мелодии речи (этой темой он сам занимался с середины 1910-х годов 147 ). Точно так же и коллективная декламация, о которой более подробно речь пойдет в главе 3, неизменно будет рассматриваться как музыкальное творчество. В своих статьях 1920-х годов Эйхенбаум часто полемизировал с Озаровским, считая его тексты невразумительными и лишенными научности. Но при этом, попав в 1919 году в Институт живого слова, он вошел в научный проект, который во многом продолжал, развивал и уточнял идеи Озаровского. Сам Всеволодский-Гернгросс в 1919 году возглавил в Институте живого слова работу декламационной студии, занимавшейся как раз коллективной декламацией. Кроме того, в ИЖС он вел курс «Музыка речи», а на практических занятиях использовал фольклорный материал и обращался к традициям устного сказительства, как правило, соединяющего поэзию с напевом.
147
Всеволодский-Гернгросс В. Закономерность мелодии речи // Маски. №1. 1914. С. 37–72.
Полноценная работа над темой мелодии речи началась в институте в конце зимы – начале весны 1919 года, когда к работе приступила Комиссия по мелодии речи. По инициативе Льва Щербы к работе комиссии присоединились молодые специалисты, члены объединявшего формалистов Общества изучения поэтического языка (ОПОЯЗ) – литературовед Борис Эйхенбаум и лингвист Сергей Бернштейн 148 . Оба они уже занимались разработкой этой темы до приглашения в Институт живого слова.
148
См.: Вассена Р. К реконструкции истории и деятельности Института живого слова. С. 82. В своем «Отчете о занятиях за 1919 год» (с 1 декабря 1918-го по 20 ноября 1919-го) С. Бернштейн писал: «Помимо описанных работ по мелодике речи, зимой и весной я принимал участие в фонетическом практикуме проф. Л. В. Щербы, посвященном изучению французской фразовой интонации по граммофонным пластинкам. В то же время я производил самостоятельно аналогичные упражнения на немецком материале. В качестве члена образованной при Институте Живого Слова комиссии по изучению мелодики речи я принял участие в состоявшемся 28 февраля [1919 года] публичном заседании Ученого Совета Института и выступил с возражениями по докладу В. Н. Всеволодского-Гернгросса о мелодии русской речи. По поручению той же комиссии я предпринял совместно с Б. М. Эйхенбаумом составление библиографии вопроса» (ОР РГБ. Ф. 948. Кар. 1. Ед. хр. 8. Л. 28 об.–29).