Голос и воск. Звучащая художественная речь в России в 1900–1930-е годы. Поэзия, звукозапись, перформанс

Золотухин Валерий Сергеевич

Мы сошлись впервые, впервые столкнулись под одной кровлей: К[они], Эйхенбаум, Юрьев 112 . Это собрание разношерстных элементов сделало чрезвычайно много, а с другой стороны, они же и подтачивали, делали непрочным тот фундамент, на котором создался этот Институт. <…> Борьба между представителями этих дисциплин: с одной стороны, искусства, а с другой стороны, науки, происходила самая горячая, вплоть до невероятно бурных заседаний, —

вспоминал Всеволодский-Гернгросс 113 .

112

Юрий Юрьев – актер Александринского театра, педагог, мемуарист, в 1910-е и 1930-е был занят в спектаклях Вс. Мейерхольда в Александринском театре, включая лермонтовский «Маскарад», и ГосТИМе. Вместе с группой актеров Александринского театра, некоторые из которых были учениками Юрьева, был приглашен Всеволодским-Гернгроссом в 1918 году преподавать в ИЖС.

113

ЦГАЛИ. Ф. 82 Оп. 3. Д. 32. Л. 122.

Клубок административных трудностей

был тесно связан с научными проектами института, развитием новых дисциплин и направлений, и именно сквозь эту призму я постараюсь рассмотреть малоизвестный эпизод в истории ИЖС, связанный с попыткой его реформы в 1921 году. Находясь в постоянном кризисе, институт не оправдал большинства возложенных на него ожиданий. Кроме, пожалуй, одного. В вышедших в 1919 году «Записках Института живого слова» первой и основной целью работы научного отдела было названо «создание науки об искусстве речи» 114 . Именно коллективные научные проекты ИЖС дали основной импульс различным исследованиям звучащего стиха, развернувшимся в 1920-х годах в Москве и Ленинграде, результатом которых стала новая дисциплина – теория звучащей художественной речи.

114

Записки Института Живого Слова. Пг.: Народный комиссариат по просвещению, 1919. С. 97.

Далекое эхо судебной реформы

Открытию осенью 1918 года ИЖС предшествовал сравнительно короткий организационный период: путь от предложенного Всеволодским-Гернгроссом проекта Курсов художественного слова к открытию целого института занял всего около полугода 115 . Но этому стремительному рождению предшествовали мощные сдвиги в области практик публичной устной речи – художественной, педагогической, политической, судебной и остальных, – наметившиеся десятилетиями ранее.

115

План Курсов художественного слова был представлен Всеволодским-Гернгроссом театральному отделу Наркомпроса, в ведении которого поначалу будет находиться институт, весной 1918 года. См. Записки Института Живого Слова. С. 1. О подготовительном периоде см.: Вассена Р. К реконструкции истории и деятельности Института живого слова // Новое литературное обозрение. 2007. № 86. С. 79.

Важной предпосылкой этих сдвигов сотрудники института считали судебную реформу 1860-х годов. Известный филолог и историк античной культуры, сотрудник ИЖС Фаддей Зелинский писал:

У нас в России первым шагом в этом направлении (возвращения значения живого слова. – В. З.) была судебная реформа, введшая состязательное судопроизводство на место прежнего розыскного, а с ним и устную речь на место приказов и протоколов. <…> …это было нечто существенно новое в сравнении с давно у нас имевшимся красноречием духовным, а также и изредка дававшим о себе знать в торжественных собраниях красноречием парадным. Новизна состояла в том, что тут услышанное слово непосредственно влияло на решение, непосредственно претворялось в дело… 116

116

Зелинский Ф. Значение ораторского искусства // Искусство и народ. Пг.: Колос, 1922. С. 172.

В своих воспоминаниях Ирина Одоевцева писала об адвокате Анатолии Федоровиче Кони, коллеге Зелинского по ИЖС, как об одном из самых почитаемых институтских сотрудников. Дело было не только в возрасте (на момент открытия института Кони было 74 года). Судебная реформа 1860-х коснулась гласности и публичности судебных заседаний, внесла состязательность в судебные процессы, привела к формированию института адвокатуры и присяжных заседателей в России. Кони же был одним из тех, кто проводил ее в жизнь, и его вклад в судебное красноречие очень высоко ценился институтским сообществом. Речи самого Кони, ставшие образцом судебного красноречия и многократно переиздававшиеся, безусловно подпадали под широкое определение «живого слова», как его понимал основатель института Всеволод Всеволодский-Гернгросс и его коллеги.

Говоря о других факторах, которые привели к изменениям, Фаддей Зелинский писал и о политическом красноречии:

…история учит нас, что и судебное красноречие только там достигает своего полного расцвета, где оно находит себе опору и поощрение в одновременно существующем красноречии политическом, но это второй шаг, в силу неблагоприятных условий, заставил себя ждать целых сорок лет (после судебной реформы. – В. З.). Политическое красноречие явилось у нас лишь с возникновением (в 1906 году. – В. З.) нашего парламента – государственной думы 117 .

117

Там же. С. 173.

К этому можно добавить, что в пред- и послереволюционные годы значительно выросла роль устной агитации, а также митинговой речи и других форм политического красноречия. Увеличению их присутствия в повседневности послереволюционных лет заметно способствовало распространение радио и звукозаписи. Так, например, практически сразу после Октябрьской революции власти решили воспользоваться национализированными заводами грампластинок для выпуска агитационных речей: пластинки с речами советских политиков Александры Коллонтай, Николая Подвойского, Владимира Ленина и других были выпущены одними из первых в Советской России в 1919 году 118 .

118

См.: Железный А. И. Наш друг – грампластинка: Записки коллекционера. Киев: Муз. Украина, 1989. С. 76–79.

Мощным фактором влияния на развитие звучащей литературы в России и на Институт живого слова был устный фольклор и, в частности, былинная традиция. Былины Русского

Севера начали изучать только во второй половине XIX века, совсем незадолго до открытия звукозаписи. Фонограф Эдисона довольно быстро стал спутником этнографов и исследователей северного устного эпоса 119 . Рубеж веков не только был временем подъема интереса к былине и распространения знаний о ней. Менялся сам характер этого интереса. В последней четверти XIX века сказители начали выезжать из северных деревень в крупные города ради отдельных выступлений, а в 1910-е они уже отправлялись в целые турне, выступая и в частных домах, и на эстраде. Записи былин не сводились к фиксации текста: с помощью сначала нотописи, а затем фонографа записывались и сами напевы (подробнее об этом ниже в главе). Само понятие «живое слово» было связано с народной традицией и восходило к «Словарю живого языка» Владимира Даля и славянофилам 120 .

119

Об этом см.: Волков-Ланнит Л. Ф. Искусство запечатленного звука. Очерки по истории граммофона. М.: Искусство, 1964. С. 19–23; Колпакова Н. Так навек и останутся… // Звучащий мир: Книга о звуковой документалистике. М.: Искусство, 1979. С. 146–156.

120

См.: «В качестве примера можно привести знаменитый учебник русского языка К. Ушинского „Родное слово“ (1864), в котором изучение родного языка строилось на материале сказок, былин, пословиц, описаний русских традиций, и на рассказах известных русских писателей о народной жизни. Как отмечает К. Ушинский в предисловии к этой книге, „… в родном языке одухотворяется весь народ и вся его родина“. Думается, что именно в этой среде интеллигенции и зародилось сочетание „живое слово“ для обозначения устной формы речи, связанной с народной традицией» (Иванова И. Развитие понятия «живое слово» в русской культуре конца XIX – начала ХX века (от словосочетания к официальному институту) // Contributions suisses au XIIIe congres mondial des slavistes a Ljubljana, aout 2003. Berlin, Bern, Wien [u. a.]: Peter Lang, 2003. С. 106.

Свою роль в популярности темы звучащего стиха сыграло распространившееся в последней четверти XIX века чтение стихов как составляющая учебного процесса в средней школе (так называемое выразительное чтение). Его целью было, прежде всего, улучшить понимание учеником стихотворного произведения путем подготовки его чтения перед классом вслух 121 .

Еще одной предпосылкой для создания института была система частных студий и курсов выразительного слова, декламации и т. д., которая начала формироваться в России в последней четверти XIX века (точкой отсчета можно считать 1876 год, когда драматург и педагог Петр Боборыкин открыл в Москве первые курсы декламации 122 ). К середине 1910-х годов, на волне эмансипации художественного чтения, число частных курсов и студий заметно выросло: в 1910 году при участии Юрия Озаровского были организованы Педагогические курсы для подготовки преподавателей выразительного чтения 123 , в 1911-м – Студия живого слова Ольги Озаровской, в 1913-м открылись Первые московские курсы дикции и декламации Василия Сережникова, и т. д. Характерной особенностью этого периода была разработка не дескриптивной, а нормативной теории, то есть ориентированной на практические навыки и опирающейся на предписания. Эта модель, по замечанию Всеволодского-Гернгросса, постепенно исчерпала себя 124 , и понадобилась институция и методика нового типа, которые бы совмещали научное исследование и практику 125 .

121

Подробнее об этом: Бранг П. Звучащее слово. С. 196–202.

122

Там же. С. 171.

123

См.: Там же. С. 175 и далее; Доброгаев С. К вопросу о преподавании выразительного чтения в русской школе // Голос и речь. 1913. Январь. Вып 1. C. 7–9.

124

См., например, фрагмент из речи Всеволодского-Гернгросса на открытии Института, в котором он приводил сведения о двух средах, в которых до революции процветало искусство живого слова – актерской и адвокатской, замечая при этом, что у актеров развитие направления было слабым, как и у адвокатуры (по Всеволодскому, из-за практикоориентированности работы последних научные эксперименты шли в отрыве от «правильного эксперимента и, производя свои изыскания в области лабораторной, кабинетной, не имели возможности опираться на живой, яркий разительный пример» (Записки Института Живого Слова. С. 5).

125

«Институт Живого Слова имеет в виду восполнить этот пробел нашей культуры. Мы полагаем, что наука и искусство речи представляют собой две стороны одной и той же медали, и только во взаимодействии, в соединении того и другого возможно процветание той части культуры, которая называется областью живого слова, словесным общением» (Там же. С. 3).

К 1918 году «живое слово» уже отчетливо воспринималось как общее понятие для самых разных направлений. Само появление этого термина отражало стремление широкого круга художников и специалистов объединить свои усилия. Его свидетельством служит недолго просуществовавшее периодическое издание «Голос и речь» 126 . Журнал «для ораторов, юристов, проповедников, педагогов, певцов, лекторов, артистов и любителей красноречия», как он сам себя описывал, выходил в 1912–1914 годах под редакцией актера Анатолия Долинова (и некоторое время Юрия Озаровского). Руководитель московской студии декламации, позже директор Государственного института слова Василий Сережников отмечал, что «Голос и речь» служил

126

О нем см.: Иванова И. Развитие понятия «живое слово». С. 111–112.