Голос Немого
Шрифт:
Стьёль тем временем поднялся из-за стола, подошел ко мне. Глядел он при этом хмуро, настороженно.
«Что случилось? — спросил он тревожно. — Ты взволнована и напряжена».
Я глубоко вздохнула, силясь взять себя в руки и побороть неуместные и слишком сильные эмоции, совсем не соответствующие случаю, и подалась к мужу, чтобы обнять, прижаться, уткнуться лбом в его плечо и привычно почувствовать себя в его объятьях защищенной от всего мира.
Альмирец меня, конечно, обнял, но через несколько секунд настойчиво отстранился, чтобы одной рукой приподнять мое лицо и с напряженным вопросом заглянуть
— Прости, — шумно вздохнула я, решив, что лучше сразу покаяться, чем заставлять мужчину мучиться непонятными подозрениями. — Я сама понимаю, насколько это глупо и недостойно, но… Оказывается, я страшно тебя ревную. То есть ты не давал никакого повода, и я ни в коем случае не думаю, что ты недостоин доверия. Просто вы так хорошо тут сидели, болтали, и она такая красивая, и… — я шмыгнула носом, с изумлением ощущая, что по щекам текут слезы.
Стьёль в ответ удивленно вскинул брови, разглядывая меня недоверчиво, как будто первый раз увидел. Потом усмехнулся, качнул головой и прижал меня к себе, гладя по спине и волосам. Несколько секунд мы так и стояли посреди кабинета, а потом мужчина легко подхватил меня на руки и устроился в кресле у стола, баюкая меня на коленях.
— Это было совсем некрасиво, да? — наконец заговорила я, быстро успокаиваясь в родных уютных объятьях.
Мужчина в ответ неопределенно пожал плечами, но все-таки слегка кивнул и коснулся губами моих губ. Потом дотянулся до стола, чтобы взять дощечку для письма: несмотря на мои успехи в изучении языка немых, объясниться с его помощью получалось не всегда.
«Она оставила путь жрицы, чтобы выйти замуж. У нее четверо детей», — сообщил Стьёль, глядя на меня с теплой, почему-то совсем не обидной насмешкой.
— То есть я не просто дура, а дура круглая, — сделала я вывод и усмехнулась. — Спасибо, что не обиделся за эту глупость. Сама не понимаю, что на меня нашло…
Получив от мужа утешительный поцелуй в висок, я окончательно успокоилась и решила отвлечь себя и мужчину от произошедшей нелепой сцены серьезным обстоятельным разговором.
Знать бы еще, с чего я вдруг так эмоционально отреагировала на обыкновенную беседу? Хорошо хоть, удержалась от истерики и сумела критически взглянуть на свое поведение!
— Стьёль, а ты знаком с Ламилималом? — полюбопытствовала я. — Ты же помнишь, что нам предстоит долгая занимательная беседа с ним, — напомнила я мужчине, явно озадаченному резким поворотом разговора. — Я, собственно, пришла к тебе, чтобы морально настроиться и подготовиться к этой встрече. А то он снова начнет рассуждать о месте женщины в доме мужчины, и я могу не сдержаться и высказать все, что я думаю о месте правителя в жизни страны, которое совсем даже не в гареме.
Стьёль в ответ искренне рассмеялся.
«И чем я тебе помогу? Отшлепаю его?»
— Кхм. Заманчиво, хотя и, подозреваю, бесполезно. Но вообще я просто хотела приятно провести с тобой пару часов до этого разговора, чтобы настроение сделалось хорошим-хорошим и мне стало уже наплевать на все его высказывания.
Муж смерил меня странным взглядом, вновь усмехнулся — задумчиво, как будто недоверчиво — и нежно поцеловал. От этого прикосновения вдруг стало легко и радостно до того, что на глаза опять навернулись слезы, теперь уже от счастья.
Нет,
— Ты так и не ответил: ты знаком с Ламилималом? А то у меня складывается впечатление, что ты вообще всех знаешь, — проговорила я, чуть отстраняясь, чтобы стереть подолом туники влажные дорожки со щек.
Хмурясь, мужчина кончиком пальца провел по моей щеке сверху вниз. Во взгляде читался ясный вопрос.
— Это уже от радости, — призналась я смущенно. — Не знаю, что-то я сегодня сама не своя, хоть прямо к целителям иди с вопросами… Только не смотри на меня так укоризненно, в остальном я прекрасно себя чувствую. Но если не пройдет, непременно обращусь. Лучше на вопрос ответь!
Настаивать на немедленном визите данов Стьёль не стал, хотя и просверлил меня полным укоризны взглядом. А потом мы действительно перешли к теме Преты и ее правителя, и вопросы моего здоровья отошли на второй план.
Шахи правили довольно долго и чаще всего умирали по естественным причинам: покушаться на власть уже сидящего на Золотом Ковре правителя было не принято. Но вот при смене власти почти каждый раз происходила натуральная резня. Претские правители, имея по несколько жен и без счету наложниц, оставляли интриганам огромный простор для маневра в виде пары десятков совершенно законных наследников и иногда до сотни наследников не совсем законных: право на Золотой Посох правителя дети наложниц получали только тогда, когда не оставалось детей от жен. В итоге, как правило, из множества наследников выживал только один, сам или руками тех, кто стремился усадить его на Золотой Ковер, избавляясь от всех конкурентов. Этот последний получал Посох и возможность спокойно править до самой старости.
Ламилимал относился ко второй категории. Шахом его сделала группа очень умных, хватких и безжалостных политиков, которые сейчас продолжали править страной за спиной молодого и ленивого государя, занимая посты визирей. Когда в его руках оказался посох, Ламилималу не было и пяти лет, и сейчас, в свои двадцать пять, он оставался все тем же избалованным ребенком, больше озабоченным развлечением и ублажением собственной персоны, чем судьбой страны. Наглядный пример: разве хороший правитель так надолго оставит свое государство, чтобы присоединиться к празднествам у соседей?
Стьёль многого про этого человека сказать не мог, поскольку лично не знал. Уверенно утверждал он только одно: своим оружием этот несерьезный и на вид изнеженный юноша владел отлично. Видеть Ламилимала в деле альмирцу не доводилось, но вывод на основании наблюдений он мог сделать именно этот — по движениям, по взгляду, по другим заметным только профессионалу мелочам.
Но подобные сведения имелись и у меня, как и информация об истовой любви молодого шаха к всевозможным традициям. По донесениям, эта его привычка распространялась не только на отношение к женщинам, но и на многие другие сферы жизни, и порой Ламилимал выуживал из старых легенд и трактатов очень своеобразные обычаи. Большинство из них не приживалось, следовал им один только шах и ближайшее его окружение, и то лишь до тех пор, пока ему не надоедало. Наигравшись же, претец отправлял их обратно на свалку истории и добывал там новые развлечения.