Голос Немого
Шрифт:
— А что ты все-таки думаешь о месте женщины? — спросила я с подозрением.
В Альмире в целом не настолько дремучее отношение к слабому полу, как в Прете, нас скорее считают хрупкими цветочками, которые стоит оберегать от всех опасностей и переживаний. Спору нет, иногда очень приятно почувствовать себя таким цветочком, но ведь не всю жизнь! Пока муж, конечно, демонстрирует редкое терпение и понимание, замашек тирана не проявляет, но уточнить все-таки нелишне.
Стьёль глянул на меня со все той же необидной насмешкой, потом выразительно обвел взглядом и сообщил: «Вот так, как сейчас, меня вполне устраивает».
Я в ответ захихикала:
— Ишь ты, хитрый какой,
Мужчина тепло улыбнулся, отчего я вдруг ощутила мощный, сокрушительный прилив нежности. Какой он все-таки замечательный, и как мне с ним повезло!
А целителям и в самом деле стоит показаться прямо сегодня. Вот с претцем поговорим — и сразу к ним. Можно было бы, наверное, и прямо сейчас, но мне слишком не хотелось двигаться и, хуже того, покидать объятья мужа. Поэтому, отвлекая себя от неестественно и даже почти пугающе сильных эмоций, я потянулась к мужчине за поцелуем.
Целовались мы долго, постепенно все больше увлекаясь и распаляясь. Времени до встречи было полно, так почему не потратить его с удовольствием?
Когда я, прервав поцелуй, завозилась, чтобы оседлать бедра мужчины — так было удобнее, — Стьёль понимающе улыбнулся и возражать, конечно, не стал. Горячие шершавые ладони скользнули по моим ногам, уверенно находя между складок одежды путь к коже.
Новый поцелуй, глубокий и жадный, как будто прорвал плотину. От неторопливости не осталось и следа, на смену ей пришло жгучее, яростное желание. Мои пальцы нетерпеливо теребили шнуровку на вороте рубашки мужчины. Стьёль на ощупь расстегнул одну фибулу на моем плече, ладони его сжали мои ягодицы, а потом надавили, заставляя подняться на колени. Губами муж жадно припал к моей груди, лаская, и я негромко охнула от остроты накативших ощущений, на мгновение крепко вцепившись в плечи мужчины: голова пошла кругом, и почудилось, что я сейчас не то взлечу, не то упаду.
Со шнурком, удерживавшим его волосы, я справилась очень быстро, с наслаждением зарылась пальцами в густые тяжелые пряди, и от этого ощущения по телу прокатилась волна сладкой дрожи — от возможности ощущать мужчину рядом, трогать и растворяться в ответных прикосновениях. Целовать его, желать его, дышать им. Жить…
— Господин Стьёль, господин Голос Золота велел передать… ой! — протараторил и запнулся звонкий, почти мальчишеский голос.
Я далеко не сразу сумела вынырнуть из сладкого тумана желания, да и муж заметно увлекся, так что опомнились мы только к этому «ой!». Придерживая на груди платье, я обернулась через плечо. На пороге переминался с ноги на ногу смутно знакомый юноша — кажется, один из доброго десятка мальчиков на побегушках Голоса Золота. Старик предпочитал без нужды не выходить из покоев и использовал для этих целей молодые ноги.
— Что там у тебя? — спросила я, потому что юноша только стоял и таращился на нас совершенно круглыми глазами.
— Простите, сиятельная госпожа! — отмер он и согнулся в глубоком поклоне, поспешно опуская взгляд. — Бумаги для господина Стьёля.
— Положи вон там, на кресло, и можешь идти, — разрешила я ему.
В итоге парнишка удрал с такой скоростью, как будто мы гнались за ним с какими-то нехорошими целями. Когда дверь захлопнулась, я наконец дала волю смеху, уткнувшись лбом в плечо мужа.
— Ох и лицо у него было! — пробормотала, выпрямляясь, и качнула головой. Однако Стьёль моего веселья совершенно не разделял и вообще выглядел хмурым, даже расстроенным. — Что случилось? — забеспокоилась я.
Альмирец неопределенно дернул головой, недовольно скривился, кивнув на дверь, и хмуро, с вопросом уставился на меня.
— Ты что, из-за этого расстроился? —
Стьёль в ответ глубоко, шумно вздохнул, мотнул головой и на мгновение крепко прижал меня к себе. А потом вдруг завозился, явно намереваясь ссадить меня с колен.
— Вот еще! — возмущенно фыркнула я, перехватила его руки и вполне красноречиво уложила себе на бедра. Мужчина явно не ожидал, что я начну сопротивляться, и уставился на меня с недоверием и непониманием. — Дверь я заблокировала, больше сюда никто не сунется, — пояснила негромко, покрывая короткими нежными поцелуями его лицо. — А мне очень хочется продолжить с того момента, на котором нас прервали, — голос сошел на шепот, и я осторожно приласкала губами его губы, в это время запуская ладони под рубашку. — Хочу тебя. Прямо сейчас.
Муж еще несколько секунд изображал статую, но потом вдруг отмер, вновь шумно вздохнул — и резко изменил свое поведение. Одной рукой удерживая меня за талию, крепко обхватил ладонью затылок и смял мои губы горячечным, отчаянно-жадным, грубым поцелуем.
Я вдруг поняла, что Стьёль не расстроен, а злится и сейчас как будто пытается выместить эту злость на мне. Но я полностью доверяла ему и знала, что, как бы ни сердился альмирец, вреда он мне не причинит, поэтому не только не испугалась напора, но поддалась, беспрекословно подчиняясь, уступая.
Сейчас я особенно явственно ощутила свою слабость и хрупкость по сравнению с мужчиной, осознала себя полностью в его власти, которой ничего не могла противопоставить. Только эти мысли не встревожили, а отозвались во мне желанием настолько острым, что оно показалось почти болезненным. Я жалобно всхлипнула, стараясь плотнее прижаться к телу мужа, ухватилась за его плечи, кажется, впиваясь ногтями.
Стьёль рывком поднялся с кресла, не выпуская меня из рук. Через мгновение я оказалась стоящей на полу, спереди в бедра болезненно упирался край стола, а сзади прижимался мужчина, и сквозь плотную ткань его штанов я ощущала, насколько он возбужден. Одна его ладонь стискивала мое бедро, вторая держала за шею, крепко, но достаточно осторожно, не причиняя боли. Я выгнулась, стремясь прижаться крепче; со стоном с губ сорвалась мольба.
Муж даже не стал избавляться от одежды, только расстегнул штаны, продолжая одной рукой удерживать меня за шею, и почему-то от этого вожделение стало еще более жгучим. Он вошел без прелюдии, одним резким движением подарив мне ощущение наполненности — сладкой, горячей, на грани боли. Прогнув спину, я застонала, подаваясь бедрами мужчине навстречу.
Это было неожиданно, странно, но непривычная грубость Стьёля находила во мне искренний отклик. Какая-то часть меня — древняя, инстинктивная, спрятанная за шелухой морали и условностей — задыхалась от восторга, и сейчас я шла у нее на поводу. Было до дрожи, до темноты в глазах приятно подчиняться, быть слабой, покорной и совершенно беззащитной в сильных, властных руках. Отдаваться ему, принадлежать полностью, без остатка, до кончиков пальцев и самой потаенной мысли. Только ему — и никому больше. Моему первому и единственному — ныне и впредь — мужчине.