Голос сердца. Книга первая
Шрифт:
«Отказаться от картины», — потрясенно думал Ник, глядя ему вслед, не имея сил поверить в это. После всех трудов, которые они вложили в картину. Боже мой, не только предварительные расходы, но и год их жизни пойдет прахом! Ник знал, что Виктор отдавал себе отчет в каждом слове, поскольку он никогда не делал пустых заявлений. Прежде чем высказать свое суждение, он всегда тщательно обдумывал и взвешивал все аргументы. Его решения всегда были благоразумными и прагматичными.
Ник чувствовал острое разочарование, думая о сценарии, над которым он работал с такой любовью и напряжением долгие последние месяцы. Он знал, что его можно считать одним из лучших из всего, что он до сих пор написал, и ему стало нестерпимо больно при мысли, что его сценарий, это любимое выстраданное дитя, никогда не увидит света.
«Ты слишком честолюбив, ты думаешь
Он и Виктор довольно быстро оправятся от разочарования, как и их съемочная группа, и начнут работать над другими проектами. Виктор уже получил несколько предложений на участие в новых фильмах, а у самого Ника уже был готов план нового романа, к которому ему не терпелось приступить, как только появится возможность. Действительно, в этом отношении он и Виктор были удачливы. Они восполнят свои потери, залижут раны и выйдут из игры без шрамов. Но что будет с Катарин Темпест? Для нее это был редкий шанс сделать имя необычайно быстро и легко. Без Виктора и его фильма могли бы пройти годы, пока ей не представился бы другой такой случай. Если представился бы вообще. Вне сомнения, Катарин поставила на эту роль все. Выигрыш может быть колоссальным, но проигрыш — почти убийственным, совершенно опустошительным. Ник знал это с большой долей уверенности, хотя они никогда не говорили по душам. Он понимал это интуитивно. Для него было ясно, почему Виктор видел в ней потенциальную киноактрису. Ник не мог не заметить многогранный талант девушки. Однако в противоположность другим, его личное отношение к ней не было однозначным. Его не соблазняла ее необычная красота и не притягивало ее обаяние. Другими словами, ей не удалось покорить его как мужчину, и поэтому Ник не был уверен в ее женской привлекательности. Он заметил присущую ей холодность, показавшуюся ему особенно странной на фоне лежавшей на поверхности чувственности. Хотя инстинктивно он понимал, что это фасад, которым она прикрылась от мира: о Катарин судили исключительно по ее внешности, которая мало отражала ее истинную сущность. Ее очевидная сексуальность была обманчива. Наблюдая Катарин в тех немногих случаях, когда он был в ее компании, Ник отметил и другие черты ее характера, которые его насторожили. Особенно это касалось противоречивости ее натуры. Временами Катарин излучала теплоту и жизнерадостность, однако в другие моменты она казалась ему страшно отстраненной, как будто она обладала способностью наблюдать не только окружающий мир, но и саму себя со стороны с холодным безразличием. Даже с отчужденностью. Ник подумал, что она, должно быть, очень одинока.
Он покачал головой в замешательстве: «О Боже, у меня слишком богатое воображение». Она, возможно, слишком амбициозна, так кто же не амбициозен в театральном мире? Несмотря на такое логическое обоснование, тревожные мысли о Катарин не уходили. В глубине души он осознавал, что эта девушка, которую никак нельзя было назвать живущей в мире с самой собой, сеет беспокойство вокруг. Не без удивления он признал, что лично ему она не нравится, хотя оснований для неприязни, в общем-то, не было. И все же он недолюбливал Катарин.
Стоя у окна, потягивая водку из бокала и стремясь понять свои эмоции, Николас Латимер и не подозревал, что ему понадобятся годы, чтобы полностью осознать, как сложны его чувства по отношению к Катарин Темпест.
11
Катарин стояла в крошечной кухне своей квартиры в Леннокс Гарденс, дожидаясь, когда же наконец закипит чайник для утреннего чая. Она вложила кусочки хлеба в тостер, а затем на цыпочках дошла до буфета и взяла оттуда чашку, блюдце и тарелку. Открыв холодильник, Катарин достала масленку и банку с мармеладом «Данди» и поставила их на поднос с фарфоровой посудой. Все ее движения отличались быстротой и необычайной грациозностью.
Кухня была настолько миниатюрной, что в ней хватало места лишь для одного человека, но казалась более просторной благодаря идеальной чистоте, свежести и отсутствию посторонних предметов, которых Катарин не выносила. Сняв эту квартиру два года назад, она решила покрасить стены и шкафы в бледно-голубой цвет оттенка утиных яиц, и этот деликатный цвет помог раздвинуть пространство, чему способствовал также линолеум под мрамор на полу. Бледно-голубые занавески, легкие и воздушные, обрамляли маленькое окно. На подоконнике стояла красная герань в глиняных горшках, наполнявшая помещение дыханием весны.
Катарин подошла к окну и выглянула на улицу. Квартира находилась на последнем этаже. Она была, собственно, частью чердака пока дом не переоборудовали под отдельные квартиры. Поэтому Катарин могла обозревать окрестности с высоты птичьего полета из своего гнезда, выходившего на закрытые сады в центре полукруглой террасы большого дома в викторианском стиле. Летом она смотрела на большие куполообразные кроны, мерцавшие переливчатым зеленым светом, когда солнечные лучи проскальзывали сквозь ажурную сеть переплетавшихся ветвей. В это же февральское утро сады были пустынны, а деревья безжизненны. Однако их черные когтистые ветки соприкасались с таким прекрасным небом, какого она уже давно не видела. Темные мрачные облака, закрывавшие Лондон в течение долгих недель, чудесным образом растворились. Сейчас небо было похоже на сияющий светло-голубой купол, источавший хрустальный свет и серебристые лучи солнца.
«Почти апрельское утро», — подумала Катарин, и ее лицо осветила счастливая улыбка. Она окончательно решила что пойдет в ресторан, куда была приглашена на ленч на час дня. Прикинув, что ей надеть, она наконец остановилась на новом комплекте, который ее портной доставил на прошлой неделе. Катарин перебирала в памяти аксессуары, которые бы ей подошли, когда ее мысли прервал свист чайника. Она выключила газ, наполнила заварной чайник, положила тосты на тарелку и отнесла поднос в комнату.
Несмотря на солнечный свет, заполнивший комнату, здесь не покидало ощущение холода. Это было вызвано цветовым решением и общим стилем оформления комнаты, который можно было назвать аскетическим. Блестящие белые полированные стены соприкасались внизу с толстым белым ковром, покрывавшим весь пол. Белые шелковые занавески холодным каскадом драпировки спускались с окон; белыми были и изящная длинная софа и несколько кресел современного дизайна. Такой же была вся остальная мебель, включая два стола приставленные к софе, большой квадратный и журнальный, а также этажерку, стоящую у одной из стен. Эти предметы, сделанные из хромированного металла и стекла, вносили в атмосферу комнаты какое-то жесткое мерцание, еще больше подчеркивая ее холод.
Здесь было мало привлекавших внимание предметов другого цвета, способных оживить снежный ландшафт. Все цветовые пятна были темными — серо-стальными или черными, и они никак не могли оживить преобладавшую в комнате холодную монотонность. Высокие оловянные лампы, стоявшие на стеклянных столиках, были увенчаны серо-стальными полотняными абажурами, и тот же самый металлический мотив повторялся в бархатной обивке софы и стульев. Черно-белые гравюры в хромированных рамках, изображающие рыцарей в доспехах, висели на одной стене, а в углу часовым стояла огромная цилиндрическая ваза со спутанными черными ветками. Этажерка практически была пуста: на ней было только несколько зеленых растений, пара черных полированных подсвечников с недогоревшими белыми свечами и черный полированный японский сосуд. Не видно было ни фотографий семьи или друзей, ни тех обычных очень личных предметов, символизирующих прошлое, дорогие сердцу воспоминания или частную жизнь. Комната напоминала монашескую келью или комнату девственницы. Она перекликалась с соседней спальней, также выдержанной в чисто белом цвете.
Катарин сама обставила и украсила свое жилье и, если бы кто-то сказал ей, что квартира холодная, безжизненная и пугающая, она бы посмотрела на него с подозрением. Ей нравилась та обстановка стерильности, которую она так тщательно создавала. Она считала ее элегантной и изысканной и видела красоту лишь в чистоте и опрятности, то есть в тех вещах, которые Катарин полагала абсолютно необходимыми для своего благополучия.
Быстро пройдя по комнате, она поставила поднос на чайный столик и присела на софу. На ее лице было мечтательно-рассеянное выражение. Налив чаю, Катарин позволила себе расслабиться. Она чувствовала себя великолепно. Всю неделю она пребывала в состоянии эйфории, и этим утром во вторник ей казалось, что каждый день, прошедший с воскресенья, был сплошным успехом.