Голос сердца
Шрифт:
— Я знал, что ты придешь! — сказал Гуль, когда Лачи облокотилась на перила рядом с ним.
— Хм… Я пришла только потому, что в шатре очень душно, — ответила она.
И оба замолчали. Кругом царила тишина, только далеко где-то слышался перестук вагонных колес.
— Я слышал, тебе нужны триста пятьдесят рупий?
— Теперь уже на шесть рупий меньше!
Гуль помолчал.
— Я достану тебе деньги завтра или послезавтра!
— Где же ты достанешь?
— Попрошу у отца!
— А что ты ему скажешь?
— Я не стану обманывать
— Правда достанешь?
— Да. Завтра или послезавтра!
— Где я увижу тебя?
— Здесь, на мосту.
— Когда?
— В это же время!
— А где будет ждать такси?
Он взглянул на нее, не понимая.
— Какое такси? — спросил он.
— То самое, в котором ты повезешь меня гулять!
Теперь он понял. Он опустил голову и тяжело вздохнул.
— Не вздыхай, пожалуйста. Я слышу эти вздохи поминутно, с тех пор, как стала взрослой. На автобусной остановке, на складе, в лавке мясника, на улице, на базаре — где бы я ни проходила, я все время слышу эти вздохи. Видел ли ты, как собака пускает слюну, завидев кость?
— Не все мужчины одинаковы…
— Но собаки все одинаковы!
Гуль вцепился в ее руку.
— Клянусь богом, ты очень скверная и злая. Я ненавижу тебя! Ненавижу!
— Так зачем же ходишь сюда? — дрогнувшим голосом спросила Лачи.
Гуль не ответил.
Взглянув на свою руку, Лачи сказала:
— Смотри, дикарь, как ты меня исцарапал своими когтями!
И верно, на золотистой, цвета сандалового дерева коже Лачи остались среды его ногтей, а местами даже сочилась кровь. Гуль вздрогнул. Ему хотелось сжать Лачи в объятиях, он уже потянулся к ней, но тут же отодвинулся, рванул себя за волосы и, как в прошлый раз, ничего не сказав, стал спускаться по ступеням.
Лачи засмеялась, сначала тихо, потом все громче и громче, и Гулю послышалось в этом смехе презрение. Он побежал, прыгая через рельсы, и скоро исчез за товарным составом, ожидавшим погрузки.
Лачи перестала смеяться. Она медленно приблизила к глазам руку, на которой ясно проступали следы ногтей Гуля, похожие на молодой, только что народившийся месяц, и вдруг прильнула губами к своей руке.
— Мои раны, о мои дорогие раны! Мои милые, нежные, дорогие раны!
Вернувшись в шатер, она мигом уснула и спала крепко и безмятежно, а когда проснулась, солнце стояло уже высоко и его лучи заглядывали в шатер. Маман плел циновку у входа, а мать пекла лепешки.
* * *
Когда настала ночь, Лачи поднялась на мост и прождала Гуля до двух часов, но он так и не явился; не пришел он и в следующую ночь. Прождав его еще несколько ночей, Лачи поняла, что он больше не придет, и решила забыть обо всем. Ранки на ее руке затянулись, покрылись темной корочкой. Лачи осторожно сковырнула ее. Кожа под ней была белая, лишь с небольшой краснотой. Но теперь эти следы уже не вызывали у нее желания целовать их. Она глядела на них с отвращением.
— Что это у тебя на руке? — спросила мать.
Она ответила со злостью:
— Следы зубов собаки!
Мать взглянула на нее пристально, но промолчала.
* * *
За двадцать дней Лачи выплатила Дамару семьдесят рупий. Воровать уголь со склада с каждым днем становилось труднее, а стащить курицу удавалось далеко не каждый день. Все уже знали историю Лачи, и хозяйки остерегались ее. Когда она проходила мимо стоянки такси, Хамида говорил своим дружкам:
— Гляньте-ка, вон идет красотка ценою в триста пятьдесят рупий!
Если Лачи никак не реагировала на это, он добавлял:
— Сказала бы мне слово, я бы не только триста пятьдесят, а три тысячи с половиной бросил к ее ногам!
А если и это не задевало, он продолжал:
— Если б она захотела, я достал бы ей даже не три с половиной тысячи, а три с половиной миллиона! Я бы сделал из нее кинозвезду! Но, конечно, при одном условии…
Тут уж Лачи выходила из себя, оборачивалась и плевала в его сторону. Шоферы гоготали, а она убегала в гневе.
Теперь, когда история с Дамару получила широкую огласку в привокзальном районе, Лачи приходилось нелегко. К кому бы из мужчин ни обратилась она за помощью, все они игриво подмигивали, двусмысленно улыбались и изъявляли согласие ей помочь — на определенных условиях, конечно. Отказавшись признать себя собственностью Дамару, Лачи, казалось, бросила вызов миру. Ее гордость, ее стойкость, ее борьба за свою честь вызывали у людей непонятное озлобление.
— Да чего она носится с собой, эта нищая цыганка! С какой стати уподобляет себя нашим дочерям и женам?
Люди, казалось, задались целью сломить ее гордость, и даже многие из тех, что раньше любили перекинуться с ней шуткой и охотно давали несколько анн, теперь не давали ни пайсы и, посмеиваясь, говорили:
— Приходи после праздника весны — получишь двести рупий!
Наказать Лачи за ее гордость — это стало казаться делом чести. В самом деле, должна же быть разница между порядочными женщинами и нищей цыганкой, попрошайничающей на панели!
* * *
Лачи снова застали за кражей угля. В последнее время охрана была усилена, а особенно зорко сторожа следили за Лачи, поэтому она пробиралась на склад лишь глубокой ночью. Лачи думала: «Ну что тут дурного, если я унесу немножко угля? Ведь его здесь целые горы». Между тем начальнику станции надоели бесконечные жалобы, и он отдал приказ задержать девушку, как только ее заметят на складе. И вот сегодня ночью Лачи попалась. Она прокралась на склад совсем тихо, уже набрала угля в подол, но тут кто-то схватил ее за плечи. Лачи вскрикнула. Перед ней стоял длинноносый сторож Дату и хохотал, скаля свои огромные зубы.