Голос сердца
Шрифт:
— Не бойся, все будет хорошо, — успокаивал ее Гуль. Я буду работать день и ночь. В киностудии сейчас требуется сторож. Директор велел мне завтра прийти. Я буду получать семьдесят рупий в месяц, а занят буду только до шести часов вечера. Как освобожусь, буду ходить по дворам и точить ножи. Это тоже даст кое-что. Будь совершенно спокойна — долг мы погасим в срок.
Лачи повеселела.
— А потом? — спросила она. — Что будет потом?
— Потом мы поселимся с тобой в уютном домике. Абдул Самад-хан из Бандра[39] обещал дать мне небольшую комнатку в своем доме. Мы там будем жить вдвоем!
— Вдвоем, в настоящем доме! — радостно прошептала Лачи. — Мой
— Правда, это очень маленький домик…
— Все равно… Мой дом!
Она прильнула к груди Гуля, и он слышал, как бьется ее сердечко.
— Вот тогда в самом деле наступит весна, настоящая весна!
— Ну, я пойду, — сказал он, осторожно отстраняя Лачи. — Ночью встретимся на мосту.
— Ты каждый день ходишь в Бандра пешком, а ночью возвращаешься, чтобы встретиться со мной. Это нехорошо, — грустно заметила Лачи. И она протянула ему монетку в четыре анны: — Это тебе на проезд в автобусе туда и обратно!
— Нет, Лачи, — спокойно возразил Гуль, — отдай их лучше Дамару, и наш долг станет меньше на четыре анны.
— Но ведь ты устаешь!
Гуль засмеялся:
— Когда будем жить вместе, ты будешь растирать мне ноги, и всю мою усталость как рукой снимет!
— Я буду растирать тебе и ноги, и руки, и спину, и поясницу, и голову — все твое тело. И вся твоя усталость перейдет на меня… Гуль! Мой милый Гуль!
ГЛАВА 8
Последнее время Лачи почти не разговаривала с матерью и Маманом. Вечером, возвращаясь в табор, она готовила еду для родителей, потом мыла посуду, ела сама и, как только темнело, уходила в шатер и ложилась спать, а если не спалось, то лежала с закрытыми глазами и мечтала. Ровно в два глаза ее открывались сами собой, и она бежала к мосту. Так было и сегодня. Еще издали она увидела тень на мосту, и ноги понесли ее быстрее. Лачи взбежала на мост и вдруг в замешательстве остановилась — это был не Гуль! Перед ней стоял стрелочник Раму — человек невысокого роста, худой, с ввалившимися щеками.
— Раму! Почему ты здесь? А где же Гуль?
— В больнице!
— В больнице?
— Он шел в Бандра пешком. И вот у Арлы[40], на перекрестке, где по обе стороны стоят большие особняки, какой-то человек выскочил из кустов и вонзил кинжал ему в спину…
Лачи тихо застонала.
— Гуль хотел его схватить, — продолжал Раму, — но бандиту удалось скрыться в темноте. Гуль упал. Я как раз шел по дороге — я ведь живу в бараках за конторой электриков. Слышу: кто-то стонет. Нагнулся, смотрю — Гуль. Я остановил проходивший грузовик, поднял Гуля и доставил в больницу в Бандра. А он попросил меня прийти сюда и рассказать тебе обо всем.
— Но как он себя чувствует? — тихо спросила Лачи.
— Потерял много крови, но доктор говорит, что он останется жив.
Раму замолчал, потом вдруг полез в карман, достал пятнадцать рупий и протянул их Лачи:
— Возьми эти деньги!
— Зачем? — удивилась она.
— Я слышал про твой долг. И знаю, что такое женская честь. У меня была дочь твоего возраста. И вот однажды Расак Лал обесчестил ее… — Раму снова замолчал, потом продолжал прерывающимся голосом: — Что я мог сделать? Если б я поднял шум, то потерял бы работу… — И он опять тихо произнес: — Я знаю, что такое женская честь!
— Нет, нет! Я не возьму эти деньги, — взволнованно сказала Лачи. — А где сейчас твоя дочь?
— Она бросилась в колодец… — Раму отвернулся и устремил взгляд в темноту.
Слезы душили Лачи. Как велик этот мир и как страшен — словно черный бездонный колодец!
— В следующий месяц, — сказал Раму, — я дам тебе еще десять рупий. Но береги свою честь!
Лачи хотелось прижаться головой к его плечу, зарыдать и назвать его отцом, Она с трудом сдержала слезы и тихо попросила:
— Отведи меня поскорее в больницу!
* * *
Гуль пробыл в больнице около полутора месяцев. Рана на спине постепенно заживала, но Гуля все больше мучила его сердечная рана. Он не переставая думал о Лачи и о долге, который ей нужно было выплатить. Дни бегут, весна подходит все ближе, а он прикован к постели и ничем не может помочь. Лачи посещала его каждый день и приносила фрукты. Она теперь нанялась работать к старушке, торгующей овощами. У этой старушки было много постоянных покупателей, но уже не хватало сил ходить из дома в дом с корзиной на голове. Лачи взялась ей помогать и за это получала ежедневно третью часть дохода, что составляло рупию или полторы. Почти все деньги она тратила на фрукты для Гуля и даже редко позволяла себе приехать на автобусе. Путь до больницы был не близкий, и ноги ее ныли после трудового дня, но Лачи испытывала невыразимо сладостное чувство, сознавая, что она жертвует своим отдыхом ради любимого человека. Она была бы рада день и ночь оставаться у постели Гуля, но в больнице были свои правила, с которыми приходилось считаться. Правда, врачи и фельдшера были весьма внимательны к красавице Лачи. В часы, когда она находилась в больнице, дежурный врач по нескольку раз обходил палаты, а нередко с ним вместе в палату заходило еще несколько врачей, чтобы полюбоваться Лачи. Конечно, они при этом делали вид, что пришли познакомиться с каким-нибудь интересным случаем во врачебной практике, но медицинские сестры прекрасно понимали, что интересовало их на самом деле. И хотя в присутствии врача они не делали ей никаких замечаний и даже разрешали оставаться дольше положенного времени, но едва врач уходил, они резким тоном приказывали ей удалиться. Лачи понимала, что медсестры просто завидуют ее красоте, но в споры с ними не вступала. Она научилась обуздывать свой вспыльчивый характер и приветливо улыбалась им.
Однажды утром, когда Лачи собралась идти на рынок, перед ней предстал отец Гуля — Баллучи.
— Мне надо серьезно поговорить с тобой! — сказал он.
Лачи испугалась.
— У меня сейчас нет времени, я тороплюсь на рынок.
— Ничего, поговорим по дороге.
И они пошли рядом. Но Баллучи все не начинал разговора. Половину пути прошли молча. Наконец Лачи сама заговорила:
— Что вы хотели мне сказать?
— Оставь Гуля! — произнес Баллучи, не глядя на нее.
— Почему?
— Он мой сын!
— Но мы любим друг друга! — возразила она.
— Если он женится на тебе, меня исключат из общины — ты ведь цыганка!
— Но и мы принадлежим к общине…
— Какая может быть община у цыган? Сегодня здесь, завтра там. Стоит тебе уйти отсюда, и мой сын забудет тебя.
Лачи не ответила, Баллучи вытащил из кармана деньги.
— Здесь триста пятьдесят рупий, — сказал он. — Возьми себе эти деньги и оставь моего сына!
— Нет! — сказала Лачи и ускорила шаг.
— Хорошо, я прибавлю еще пятьдесят, — и Баллучи полез в карман. Руки его дрожали.
Не взглянув на деньги, Лачи отстранила его руку и молча пошла вперед. Но Баллучи догнал ее.
— Так слушай же, что я хотел тебе сказать, — задыхаясь, проговорил он. — Выходи замуж за меня!
— За тебя? — изумилась Лачи.
— Да, за меня! Я сделаю тебя счастливой! Ты посмотри на Гуля и посмотри на меня, — и Баллучи расправил свои усы. — Ты будешь счастлива со мной. У меня есть деньги, очень много денег. С тех пор как я увидел тебя в больнице, я схожу с ума!