Голоса лета
Шрифт:
С Сент-Томаса она полетела на Санта-Крус. [37] С Санта-Крус в Сан-Хуан. [38] Из Сан-Хуана в Майами. Из Майами в Нью-Йорк. В аэропорту имени Кеннеди ее багаж потеряли, и ей пришлось целый час ждать у пустой вращающейся «карусели», пока на транспортере наконец-то не появился ее рюкзак.
Она вышла из здания аэропорта в теплый влажный нью-йоркский сумрак и на остановке в пропахшей бензином туманной мгле стала ждать своего автобуса. Подъехал автобус. Народу в нем было много, и ей пришлось, зажав сумку между
37
Санта-Крус — остров в составе Виргинских островов в Атлантическом океане (владение США).
38
Сан-Хуан — административный центр острова Пуэрто-Рико (Большие Антильские острова).
Самолет был полный. Выходит, ей крупно повезло, что удалось купить билет, поняла Габриэла. Рядом с ней сидела пожилая дама с голубыми волосами, впервые летевшая в Британию. Она два года копила деньги на эту поездку, сообщила Габриэле ее соседка, купила групповой тур. Большинство пассажиров в самолете из ее туристической группы, и вместе с ними она посмотрит лондонский Тауэр и Вестминстерское аббатство, поездит по стране. Пару дней они проведут в Эдинбурге, побывают на фестивале, посетят Стратфорд-на-Эйвоне.
— Мне не терпится увидеть Стратфорд и домик Энн Хэтуэй. [39]
На взгляд Габриэлы, программа тура была потрясающе интересной, но она в ответ лишь улыбнулась и сказала сдержанно:
— Как мило.
— А ты, дорогая, куда едешь?
— Домой, — ответила Габриэла.
В самолете она не спала: ночь оказалась слишком короткой. Почти сразу после ужина им принесли горячие полотенца, чтобы освежить лицо, и апельсиновый сок. В Хитроу шел дождь. Приятный моросящий английский дождь, будто туманная дымка на лице. Вокруг безмятежное спокойствие, зелень, и даже в аэропорту пахло по-другому.
39
Энн Хэтуэй — жена Уильяма Шекспира.
Перед отъездом с Сент-Томаса он дал ей немного английских денег — несколько купюр разного достоинства, которые достал из заднего отделения своего бумажника, — но этого было мало, чтобы заплатить за такси, поэтому она на метро добралась из Хитроу до станции «Кингз-Кросс», где сделала пересадку и доехала до станции «Эйнджл».
Дальше пошла пешком, неся свой рюкзак под мышкой. Идти было недалеко. Она смотрела по сторонам, замечая перемены на некогда знакомых улицах. Целый квартал старых домов снесли, и на их месте теперь возводилось какое-то новое огромное сооружение. От тротуара стройку отделял временный деревянный забор, расписанный граффити. «Нам все по барабану», «Давай работу, а не бомбы», читала Габриэла.
Ее путь пролегал по излинггонской Хай-стрит, через Кэмпденский пассаж, между ювелирными и антикварными лавками с закрытыми ставнями витринами, мимо магазина игрушек, где однажды она купила — за три шиллинга шесть пенсов, как указывалось на ценнике, наклеенном на пыльную коробку, — игрушечный фарфоровый чайный сервиз. Габриэла свернула на узкую мощеную улочку и оказалась на Эбигейл-креснт.
Эбигейл-креснт перемены не затронули. Фасады нескольких домов имели более свежий вид, на крыше одного из соседних домов появилось слуховое окно. И всё. Дом, в котором прошло ее детство, выглядел таким, каким она его помнила; это внушало уверенность и спокойствие, однако частная парковка, где обычно стояла машина отца, была пуста, — значит, его не было дома. Возможно, — хотя еще было только половина девятого утра, — отец уже уехал на работу.
Габриэла поднялась по ступенькам, позвонила в дверь. Она слышала, как в доме звенит звонок, но к двери никто не подошел. Через некоторое время она вытащила из-под свитера висевшую на шее длинную цепочку с ключом. Давным-давно, когда она еще училась в обычной лондонской школе, отец дал ей этот ключ… На случай крайней необходимости, объяснил он. Но она им так ни разу и не воспользовалась, потому что дома всегда кто-нибудь был, когда она возвращалась с занятий.
И вот теперь ключ пригодился. Она повернула его в замке. Дверь открылась, и Габриэла увидела старческую фигуру, медленно поднимающуюся по лестнице с полуподвального этажа.
— Кто это? — Голос был пронзительный, резкий и даже немного возбужденный.
— Не волнуйтесь, миссис Эбни, — отозвалась Габриэла, — это всего лишь я.
Миссис Эбни повела себя так, как обычно ведет себя всякий человек, который испытал шок или которого вот-вот хватит удар. Она остановилась как вкопанная, стала ловить ртом воздух, схватилась за сердце, вцепилась в перила.
— Габриэла!
— Простите, я вас напугала?
— Не то слово!
— Я не думала, что дома кто-то есть…
— Я слышала звонок, но не могу же я летать по лестнице, как после принятия дозы слабительного.
Габриэла втащила свой рюкзак в холл и затворила за собой дверь.
— Откуда ты взялась? — спросила миссис Эбни.
— Из Вест-Индии. Я в пути с… (она тронулась в путь так давно, уж и не помнила с какого числа. Разница во времени, перелет через несколько часовых поясов — трудно было что-то объяснить, ибо она туго соображала от усталости) …целую вечность летела. Где отец?
— Его нет. И он ничего не говорил о том, что ты приедешь.
— Он не знал, что я собираюсь домой. Очевидно, он в Шотландии?
— Ой, нет. Он былв Шотландии. Вернулся в среду, вчера то есть. И вчера вечером снова улетел.
— Улетел? — У Габриэлы упало сердце. — Куда?
— В Нью-Йорк. В командировку. С мистером и миссис Боулдерстоун.
— О… — Габриэла внезапно ощутила слабость в ногах.
Она села на нижнюю ступеньку лестницы, опустила голову, взъерошила волосы. Уехал в Нью-Йорк. Она опоздала всего на несколько часов. Их самолеты, должно быть, разминулись в ночи, разлетелись в противоположных направлениях.
Миссис Эбни, видя, что она сама не своя от усталости и разочарования, засуетилась по-матерински.
— В кухне пусто, потому что хозяев нет. Пойдем-ка ко мне, чаем тебя напою. Как в старые добрые времена. Помнишь, как я поила тебя чаем после школы, когда мамы не было дома? Как в старые добрые времена.
В подвале миссис Эбни тоже ничего не изменилось. Там было сумрачно и уютно, как в барсучьей норе. Тюлевые занавески препятствовали проникновению света, сочившегося с улицы, а ее маленькая плита даже в августе была раскалена, как паровой котел на пароходе.