Голоса над рекой
Шрифт:
Свидание с отцом было каким-то чудным - они почему-то совсем мало были вместе и поэтому ни один их серьезный разговор не был доведен до конца.
За два дня до отъезда отец отвел ее к лагерному сапожнику, который великолепно перетянул широченные ее кирзачи, сделав не только по ноге, но и в обтяжку - модно!
– и так надраил, что она потом всю дорогу переживала, что невольно пачкает их, и тихонько, чтобы никто не видел, вытирала носовым платком...
Ну сапожник!.. Чего только он не рассказал ей за две их встречи в своем закутке!..
Рассказал, как во время войны в лагере свирепствовала пеллагра ("Вы
В последний приход (папа всегда ждал ее на улице) - за готовыми уже сапогами, Йона особенно тянул: долго надраивал их разными щетками и бархоткой: "А? Нужно ведь делать блеск?"
Понимая, что она вот-вот навсегда исчезнет из его закутка, из его жизни, он говорил обо всем сразу, чтобы успеть, чтобы выговориться...
Казалось, он говорил такое, о чем лучше бы помолчать, но он говорил, что хотел.
Ему было сейчас все равно.
"Папа вам рассказывал про нашего Ёську Ключкина? Начальник Севжелдорлага!! Ой, Ёська!..
Недавно ваш папа сделал ему на собрании критику в области, знаете ли, планирования - папа там только начал работать, в плановом отделе. Так мы все прямо дрожали за папу, а Ёська сидел себе, руки в подбородок, и слушал, время от времени говоря по сторонам: "Тише! Тише!" Все спокойно выслушал и сказал:
"ЛЕМЕШЕВ". Про вашего папу. Понимаете смысл? ЛЕ-МЕ-ШЕВ!! Дескать: КАК ПОЕТ! И, знаете, все потом по-папиному переделал! Так мы теперь вашего папу потихоньку Лемешевым зовем! Вот вам Ёська Ключкин!
У него, конечно, свой уклад, дневальный, очень, знаете ли, вежливый бакинец...
По воскресеньям он крутит Ёське мороженое и выпекает вертуты. Не знаете вертуты?
Так это... как бы сказать... это то, что давно мне не снится, что делала еще моя бабушка... Это такой слоеный-слоеный пирог с черносливом и изюмом...
Представьте, Еська и зэ-ка угощает, пожалуйста! Он вообще к зэ-ка не кровожадный..."
Сапожник продолжал наводить блёск.
"У нас на Ракпасе, в лагпункте рядом, целый швейный комбинат. И женщины там ходят очень гордые... ну... как бы это сказать... они вроде раскрепощены, ир фэрштэйт? (вы понимаете?), но они - зэ-ка... А зэ-ка есть зэ-ка... Так...
немного видимости... немного радости через слезы... Так там на конвейере работала одна худенькая девушка, Аля, очень худенькая... И она все время перевыполняла норму. Гавронский говорил, что она дочь очень замечательной писательницы. Цветковой или Цветовой, не слыхали? Гавронский даже стихи ее наизусть читал.
Одно, знаете ли, про солдат. Конец такой: "Господи, Боже ты мой!" Представляете:
ГОСПОДИ, БОЖЕ ТЫ МОЙ? Такие стихи. Я раньше никогда
У нас здесь лекпомы есть, врачи такие, самодельные... кто стремится... Ну, знаете... пару слов по латыни: воленс-ноленс, немного названий лекарств, - ничего, зэ-ка подойдет... И вот... трудно забыть... С нами мальчик был, лет 15, колхозник, тоже этот... враг народа... Так он раз пошел к лекпому и говорит:
"Нету у меня сил, совсем нету, умираю, освободите сегодня от работы". А мы тогда на лесоповале были... А он такой голубоглазый, мальчик, тихий... "Нет, - говорит лекпом, - не ври, ты здоровый, иди и не притворяйся". Ну, он пошел. Стал работать, дерево валил и упал и дерево его убило... А от мамы его все посылки шли... Страшно, знаете... Господи, Боже ты мой!.."
Замолчал. Вдруг, без всякого перехода:
"А женский барак урок видели? Не-ет? Ай! Посмотрите! А то - что же вы будете в своей Москве про лагерь рассказывать? Не про сапожника же Иону! Вот пойдете сейчас, так посмотрите. Барак стоит в центре, и там всегда очень культурный дневальный, дама... У них - занавески!! Больше такого ни у кого здесь нет. Это такое море, такие волны! Всех цветов! ("А! Вот оно что!" - вспомнила я) Из чего?
Так из марли. Из медицинской марли. Берется, знаете ли, медицинская марля и красится разными красками, ну, лекарствами, лекарствами. Марганец там, зеленка, акрихин... А постели? Дамы эти... ну... прямо изощряются! Пардон, как же:
профессия обязывает! У них столько подушек! Гора, целая гора, вы не представляете! У них закон: сколько хахалей, столько подушек!! Такие, понимаете ли, э... дамы, факт... На головках у них обязательно цветные платочки, и они особо завязываются - спереди всегда рожки. У них это модно. Женщины по 58-й никаких рожек не делают, кто в чем ходит, тот и ходит, у кого что есть... И у них барак свой. Нет-нет! Никаких занавесок!
А писателя Леву Кассиля слышали? Так в лагере умер его брат, Ося. Кажется, от цинги или от сыпного тифа, за точность диагноза не ручаюсь. Жене Оси дали 8 лет, а дочку забрали в детский приемник. После освобождения жена Оси вышла замуж и хотела забрать дочку, а та говорит: "Я с тобой не поеду. Коммунист не имеет право на развод" - вся в отца. Ося всегда так говорил: "Коммунист не имеет право на развод".
А Тамара Целукидзе, вдова знаменитого режиссера Ахметели? Его расстреляли в 37-м - так думает Тамара. Она прибыла к нам из Протоки, из сангородка, в 43-м и принесла большую радость - ТК. Большое событие. Она влилась со своим ТК в наш ТЭКО. Не знаете? Так ТК - театр кукол, а ТЭКО театрально-эстрадный коллектив.
Руководит сам Гавронский. Выдающийся режиссер. Величина. Вокруг него всегда культурный зэ-ка, но, знаете, не только: всякий, если, конечно, зэ-ка имеет время. Гавронский знает все на свете! Знаете, я вам скажу за себя: я ведь теперь тоже другой стал. Как бы сказать... ну, лагерь меня сильно э... ойсгэлэрнт, понимаете?
– Выучил - факт. Что я знал в своем местечке? А сейчас - даже слов нет: столько достойных людей увидел, столько узнал! Ну было что страшного, было, пережил, но порой мне кажется, что мне просто повезло, что я попал в лагерь.