Голоса прошлого

Чернышева Наталья Сергеевна

Ну, вот, готово. Расплакалась, нюня. Что с неё возьмёшь...

Мы отвели обе лодки в ангар и заперли их. В дом торопились со всех ног. И уже у порога порыв ветра окатил зарядом ледяного ливня, а в небе с грохотом разорвалась первая brulbombo.

***

Хорошо смотреть на непогоду из окна тёплого, крепкого дома! А всего лучше вовсе не смотреть, затемнить стекло, пустить по нему какой– нибудь забавный рисунок или выставить умиротворяющий пейзаж. Гроза совершенно не ощущалась за прочными, отсекающими любой шум стенами.

Я привезла

с собой кофе. Купила в одной из кофеен Хрустального Пика. На упаковке написано было, что настоящий терранский. Враньё, конечно. На Терре давным– давно не растут кофейные деревья. Там вообще мало что растёт. Кофе возделывают в пространстве Новой России; содержимое этого пакетика, скорее всего, попало ко мне в руки с плантаций Зеленрога. Я никогда не бывала на Зеленроге. Слышала о нём от Ванессы, она там родилась. Хвалила родной мир, естественно. Кто же родное болото не похвалит? А Зеленрог действительно весь сплошное болото. Но люди живут там, и не сказать, чтобы живут плохо...

– Спасибо вам, – сказала девочка, согревая ладошки о горячую чашечку. – Спасли нас... снова... и вот, ещё кофе угощаете...

Она сердито хлюпнула носом, стараясь унять вновь подступившие к горлу слёзы. Я этого вежливо не заметила. Что хорошего в слезах?

– Как вас хоть звать? – спросила я.

– Шихралиа Балясирэн, – назвалась она, и кивнула на своего друга:– А он – Шо...

– Молчи!– крикнула я, руки дернулись, кофе плеснуло на колени, прожгло сквозь ткань как раскалённая плазма. – Молчи, ни слова!

– Почему это? – изумилась девчонка.

Шихралиа Балясирэн. Только в Радуарском Альянсе человек с терранской внешностью может носить такое имя...

– Валарбиангай саштах– до, – объяснила я. – Насколько я знаю, в Альянсе принцип коллективной ответственности тоже соблюдается, не так трепетно, как в Оллирейне, но всё же...

Балясирэн прикусила губу, оглянулась на своего друга. Одно дело, внимать о чём– то подобном в информе, совсем другое – столкнуться лицом к лицу. Страшно, я понимаю. Очень страшно...

– Выход есть, – мягко сказала я. – Пока имя не произнесено, можно сказать, что принимаешь у себя незнакомца. Мало ли кто мало ли на кого может быть похож, верно? Я надеюсь на ваше благоразумие, друзья.

– Его зовут Кит, – решительно сказала девочка. – Мы его все так зовём. О его полное имя язык сломать можно...

Мальчик улыбнулся. Замечательная у него вышла улыбка, очень добрая. Нет уж. Если мстить, то только вполне конкретному гаду, персонально. Плевать, что там по этому поводу говорится в Статуте Справедливости. Сыну гада довольно того, что он – сын гада. Но я ничего не могу сделать, ни– че– го! Убью подонка – подставлю мальчишку.

Проклятье!

– Ладно, – сказала я, отставляя кофе. – Вы тут располагайтесь. Первым этажом можете свободно пользоваться, на своё усмотрение. Ко мне на второй ни шагу. Всё.

– Спасибо, – сказала девочка, кажется, она снова готова была расплакаться. – Спасибо вам, Энн.

Я раздражённо отмахнулась. И ушла.

Веранду подсвечивали лишь сполохи молний, беззвучно бивших в сошедший с ума океан. Хохот разгулявшейся на славу стихии не проникал сквозь прозрачные стены. Я приоткрыла одну панель, – уши вмиг заложило от грохнувшего вслед за очередной вспышкой акустического заряда, – выскользнула на террасу. Ветер сыпанул в лицо холодной влагой...

Планета Забвения не оставляла времени ни на прошлое, ни на будущее. Там надо было выживать – здесь и сейчас, все силы шли только на это. А здесь, в цивилизации , где всё, можно сказать, давалось даром, – по сравнению с пещерной жизнью в необитаемом мире, – у меня неожиданно оказалось колоссальнейшее количество свободного времени.

И память встрепенулась, начала свербить мозги; я знала – этой ночью во сне я снова буду убивать и будут убивать меня, в сознании вновь взвоют два зверя: один от ужаса за собственную шкуру, другой – от бешеного боевого угара, никто и ничто не поддержит, не спасёт, не заставит забыться... Я вскинусь в холодном поту, хватая рукой отсутствующий плазмоган, потом долго буду сидеть, укачивая расколотую болью голову, и корчиться в собственном бессилии что– либо изменить, повернуть вспять или отменить вовсе.

Сколько раз я стояла вот так, глотая дождь вперемешку с болью? Сквозь всю мою жизнь тянулась длинная цепочка ненастных дней, и память нанизывалась на них яркими бусинами. Ведь не одной же болью я жила! Были счастливые, несуетные дни, пусть не так много, как того хотелось бы, но они были, я могла их вспомнить, пережить заново, ощутить сердцем их тёплый свет, бережно хранимый в душе...

Но все они концентрировались вокруг мёртвых ледяных шариков, смыкались с ними в одно целое: убери черноту, – не станет и света.

Ад с нею, с инфосферой. Мемуары я надиктую не для неё.

***

Сытный дразнящий запах вполз в комнату, настойчиво защекотал ноздри. Сразу опознать его не получилось. Но он пришёл из далёкого детства, из тех времён, когда я могла позволить себе нежиться в постели до позднего утра. Запах жареного, сладкого... невероятно вкусного...

Я села. Потёрла ладонями виски. Увидела себя в затенённой до зеркальности оконной панели напротив: ну, и рожа. Волосы во все стороны. Причесалась пятернёй. Вид лучше не стал. Полезла за расчёской...

Балясирэн хлопотала на кухне как заправская повариха. Я залюбовалась. Девчонка каким– то образом организовала в блоке жарочную панель и готовила на ней что– то восхитительное, если судить по запаху. У меня всё руки не доходили открыть пособие пользователя и принять содержавшиеся в нём сведения по управлению кухней. Надо думать, возможностей мой sa^ga hejmo предоставлял немало. Правда, смысл был изучать их? К деликатесам и разносолам не тянуло совсем...

Мальчик устроился за столом и следил за подругой. Доброжелательно так следил, с этаким снисходительным превосходством. Мол, девчонка, что с неё возьмёшь... Увидел меня, сложил руки жестом приветствия. Я ответила тем же. У него тут же загорелись глаза.