Голоса с улицы

Дик Филип Киндред

Оба немного помолчали. Затем Уэйфилд неуверенно спросил:

– Вы думаете, борьба свободного мира с коммунистами – это и есть Великая битва? Иными словами, Армагеддон происходит на наших глазах? Среди членов Общества мнения по этому вопросу слегка расходятся. Некоторые полагают, что мы вступаем в битву, когда боремся с азиатским коммунистическим атеизмом. А другие считают, что мы – такие же греховные материалисты, как и русские.

– Мы осквернены, – яростно выкрикнула миссис Краффт. – Америка тоже должна исчезнуть. Очищение всего мира может начаться лишь после того, как война сровняет все с землей. Уверяю вас, мистер Уэйкфилд, я жду не дождусь этой войны! Когда на города человеческие падают

бомбы, когда повсюду рушатся стены, так, как они рушатся сейчас в Корее, я понимаю, что начинается дождь. Тот самый дождь, что обрушился на древний мир… Но будут и те, кто спасется, как некогда спасся Ной. Господь обращается к нам, призывает нас прийти к Нему и спастись, обращается к нам через этого человека, – она неистово дернулась к портрету Теодора Бекхайма, висевшему на стене у них над головами. – Благодаря ему-то мы и спасемся. А мир будет сожжен дотла и очищен священным огнем Божьим. Все гнезда порока, места торговли, скотобойни, города, дома, все сооружения, возведенные суетным человеком, все его жалкие попытки обуздать самого себя…

– Все так, – нервно согласился Уэйкфилд, только бы она перестала орать. – Лига Наций потерпела неудачу, и ООН ждет та же участь.

– Человек не в силах себя обуздать! Человек погряз в грехах, он слишком развращен! – От волнения миссис Краффт резко повысила голос. – Человек отрекся от Бога – человек встал перед Богом и сказал: «Я могу позаботиться о себе сам». А теперь мы за это расплачиваемся. Это ученые довели нас до такого состояния – они играются со вселенной в бирюльки. Ученые придумали бомбы: наука – дьявольское занятие. Они придумали атомную бомбу и бактериологическое оружие. Это Божья кара!

Уэйкфилд поморщился от брызг слюны и потока слов, извергаемых перекошенным ртом миссис Краффт.

– Да, – буркнул он и бочком ретировался. Нетрудно было заметить, как в душе седовласой женщины грохочут глубинные силы, и от этого Уэйкфилду стало не о себе. Все женщины в «Здоровом питании» были точно такими же – все, за исключением Бетти, которая никогда не горячилась, не считая того раза, когда в подвале прорвало канализацию и залило все коробки с курагой. Вся комната гудела от подавленных эмоций: у Хораса Уэйкфилда было такое чувство, будто двадцать радиоприемников одновременно гремели ему в уши. Он вспомнил свою комнату – свою тихую, маленькую комбинированную спальню-гостиную. Свое пианино, книги и мягкое кресло. Старомодную лампу и тапочки. В своей микроскопической кухоньке он мог бы наложить себе миску супа и соевые котлетки. Картофель и свежую волокнистую фасоль. Пожалуй, немного сливового компота на десерт. Тогда не пришлось бы ужинать в этом «Здоровом питании»: ему вдруг ужасно захотелось уйти.

– Хорошего вечера, – скороговоркой пробубнил он и встал. – Спасибо за чай, Бетти.

– Вы уходите? – изумленно спросила миссис Краффт.

– Пора домой, – буркнул Уэйкфилд. – Дела. Нужно приготовить ужин. Жду гостей. Приятно было познакомиться.

– Вы не пойдете послушать его? – миссис Краффт не верила своим глазам. Несколько дам перестали болтать и удивленно уставились на Уэйкфилда, который нерешительно остановился у двери. – Мы же все туда собираемся – разве вы не можете подождать?

На самом деле, ему хотелось еще раз послушать Теодора Бекхайма. Но до лекции оставался добрый час. Как он мог просидеть столько времени с миссис Краффт, ощущая напряжение в ее теле и прислушиваясь к грохочущим подводным течениям ее затаенной ненависти? Хватит уже того, что он здесь обедал: по крайней мере, у него был свой столик в глубине, где его никто не беспокоил. Почему Теодор Бекхайм не мог навестить Уэйкфилда в его комнатушке, где он жил совершенно

один?

– Вы должны подождать, – властно сказала миссис Краффт. – Вы не можете уйти.

– Сядьте и подождите, – прохрипела Бетти. – Мы все едем туда на машине миссис Краффт.

– Но я голоден, – капризно захныкал Уэйкфилд, ощутив себя загнанным в угол и беспомощным. – Я еще даже не поужинал.

– Мы сейчас же вас накормим, – сказала Бетти. – Лулу! – крикнула она. – Иди сюда и выясни, что мистер Уэйкфилд желает на ужин.

Уэйкфилд тревожно потрогал карман своего пальто. Прихватил ли он с собой нож и вилку? Он достал бархатно-кожаный футлярчик и со щелчком открыл его. Там лежали два начищенных до блеска серебряных прибора.

– Можно, я поем в глубине зала? – нервно спросил он. – Ненавижу есть у всех на виду.

– Приготовь для мистера Уэйкфилда столик в глубине, – сказала Бетти высокой и кареглазой цветной женщине, которая послушно вышла в зал с мокрыми после мытья посуды руками. – Убери его и принеси стул.

– Есть рис, сырный соус с яйцом и томатом, салат с макаронами и банановые ломтики со сливками, – объявила Лулу. Взмахнув своей тяжелой юбкой, она вновь скрылась за пыльными желтыми шторами. Уэйкфилд замешкался, но затем с тревогой пошел следом.

Едва он уселся за большой деревянный стол и разложил нож и вилку, как появилась миссис Краффт.

– Посижу с вами, пока вы будете ужинать, – сообщила миссис Краффт, усаживаясь напротив. Лулу принялась методично приносить еду, а миссис Краффт полной грудью вдохнула горячий печной воздух.

– Ах, – сказала она, не сводя живых и проницательных глаз с Уэйкфилда. – Это место дышит покоем.

Уэйкфилд кивнул и что-то промямлил, онемев от подобного невезения.

– Дышит покоем, – повторила миссис Краффт. Она подняла взгляд на стенд с таблетками от диабета и гипертонии, с пузырьками темной жидкости от язвы и варикозного расширения вен, со специальным печеньем, не содержащим сахара, и белым сухим медом, с витаминными капсулами, пачками крупы из нешелушеной пшеницы и отрубей. – Здесь царит полнота. Изобилие. Никакого дисбаланса. Этот магазин полностью выполняет свою задачу.

С несчастным видом дожидаясь своего сыра и риса, Уэйкфилд молился о том, чтобы она ушла.

Он видел их там. Проходя мимо двери, различил неясные женские движения, услышал резкие пронзительные звуки и продолжил путь. За стендом с фруктами и финиками мельком увидел Хораса Уэйкфилда, который сидел среди них, неуверенно держал чашку и деликатно прикладывал к губам бумажную салфетку.

Теперь Стюарт Хедли сидел, сложив перед собой руки, за стойкой аптеки-закусочной на другой стороне улицы: рядом с локтем стоял ледяной стакан «колы» и лежало перевернутое меню. Невидящим взглядом Хедли смотрел на мокрую стойку, дожидаясь, пока воспоминания о «Здоровом питании» сотрутся из памяти. Несколько завсегдатаев горбились над горячими говяжьими сандвичами, кофе и яблочным пирогом с мороженым. Симпатичная темноволосая официанточка, бойкая и суетливая, в крахмальной белой униформе, торопливо заканчивала готовить сандвич с ветчиной и сыром.

В магазине стоял глухой шум от кассовых аппаратов, людских голосов, снующих представительниц среднего класса, которые покупали «алка-зельцер», аспирин «байер», минеральное масло, жевательную резинку, журналы. Дальше за стойкой плотный мужчина в черной кожаной куртке читал раздел комиксов в «Сан-Франциско Экзаминер».

Стюарт Хедли размышлял. Как он туда пойдет? В такое место, к подобным людям… К горлу подступило тошнотворное слово: «Чокнутые». Все они были чокнутыми, шизиками, психами. Хедли не мог себя обманывать: так оно и есть, и если он туда пойдет, сядет и прослушает лекцию, он станет таким же чокнутым.