Голоса с улицы
Шрифт:
– Чего тебе? Еще один «бурбон»?
Работяги в баре ухмылялись, подталкивая друг друга локтями.
– Эй, Гарри, – сказал один, – хочешь бросить вместе со мной?
– Давай, Гарри, – уговаривал другой. – Мы все готовы померяться с тобой силами.
Глаза бармена вспыхнули.
– Отвалите, орава………, – рявкнул он. – Я ни с кем не соревнуюсь.
Появился «бурбон» с водой – бесплатная выпивка от заведения. Один работяга поднял бокал с пивом, и Хедли слегка наклонил в его сторону свой стакан.
На сей раз он пил медленнее. Бармен за стойкой угрюмо, задумчиво сгорбился, ломая голову над своим проигрышем, над своей неспособностью управлять костями. Хедли это по-прежнему
Однако это заставило Хедли задуматься о себе самом. Он с тревогой вспомнил про лекцию. Его мысли постепенно вернулись в привычное русло. Но все уже было не так, как прежде: он попивал даровой «бурбон». Ему вдруг стало уютно оттого, что он получил бесплатную выпивку в незнакомом баре, словно обычные законы вселенной можно было отменить. Дела не так уж плохи… если случаются подобные исключения.
Хедли сверился с наручными часами. Сколько еще ждать? Сорок пять минут. Он судорожно проглотил виски, нашарил сигареты и решил еще подождать.
Хедли пришел раньше времени. Лекция еще не началась, и зал был заполнен лишь на четверть. Кое-где виднелись спокойные, неподвижные фигуры людей, которые негромко перешептывались между собой.
У внутреннего входа цветная женщина вручила Хедли квадратный лист бумаги. Топорно вылепленная голова, похожая на черную колоду, слегка повернулась, глядя ему вслед: огромные, спокойные карие глаза, кроткое и безобидное любопытство, как у монашки. Едва он сделал пару шагов, женщина окликнула его:
– Добрый вечер, товарищ Страж. Раненько вы.
Хедли задумался, не насмешил ли ее своим смущенным, запыхавшимся видом. Впрочем, это не особо его волновало.
– Добрый, – лаконично ответил он. Схватив лист грубой бумаги, Хедли скрылся в проходе, посреди пустых стульев с гулкими промежутками между рядами. Он выбрал место наугад, аккуратно снял пальто и, затаив дыхание, устроился поудобнее. Его сердце тяжело и быстро забилось.
От волнения по спине побежали мурашки: такую же нервную дрожь он испытывал в детстве, когда ходил на детский утренник в театр «Риволи» – спектакль начинался в половине первого, и Хедли окружали сотни почтительных двойников. Еще было слишком рано, и невнятное бормотание пока что не сменилось благоговейным выжидающим молчанием. Вокруг слышался гулкий шепот, люди оглядывались в поисках друзей, некоторые даже привставали. Тут были представлены всевозможные эмоции: кто-то выглядел серьезным, а кто-то веселым, робким, рассеянным, замкнутым – все многообразие человеческих типов и настроений. Хедли заметил, что народу сегодня меньше, чем в прошлый раз. Любопытствующие пришли и вскоре ушли. Верующих было много, но не настолько, чтобы заполнить весь зал. Его словно подготовили на будущее.
Хедли наконец-то поднес квадратный лист грубой бумаги к свету и прочитал черный печатный текст. Эта листовка была наподобие тех, что раздавали на каждом углу. Он бегло ее прочитал, скомкал и швырнул на пол.
В Библии говорится, что конец света близок.
Пророчества исполнятся.
Мир очистится огнем и водой.
«Ибо Он – как огонь расплавляющий…»
«Ибо прежнее небо и прежняя земля миновали…» [17]
Подпишитесь на «НАРОДНОГО СТРАЖА»,
Цена годовой подписки – 2 доллара,
245, Берри-авеню, Чикаго, штат Иллинойс.
17
Мал. 3, 2. Откр. 21, 1.
Дешевый
Становилось жарко и душно. В вышине со скрипом работали вентиляторы. Сигаретный дым тяжело поднимался вверх; Хедли расстегнул воротник и глубоко, нетерпеливо задышал. Это была пытка ожиданием. Казалось, он прождал уже целую вечность. Появлялось все больше и больше людей, они плавно двигались в проходах, бесшумно находили себе места и неумолимо заполняли зал.
Хедли выпрямился на стуле и стал лихорадочно поглядывать на людей, двери за спиной, стропила над головой и сцену впереди. По обе ее стороны тяжеловесно развевались американские флаги, а сзади к стене была прибита эмблема, которую он не узнал: наполовину белая и наполовину черная сфера – черная часть впивалась в белую, а белая оплетала черную. Возникал эффект движения, словно от вращающегося колеса. Эмблема была динамичной, но цельной и доставляла моральное удовлетворение. Он посмотрел на нее пару минут, и это немного сняло напряжение.
Пока Хедли сонно таращился на эмблему, в зал вошел Теодор Бекхайм.
Сразу почувствовалось чье-то присутствие – правда, поначалу не физическое, а лишь внезапная волна осознания. Вздрогнув от неожиданности, Хедли моргнул и быстро огляделся. Зал еще не заполнился от отказа: неужели Бекхайм начнет лекцию? Хедли взглянул на наручные часы и поразился: уже восемь. Между проходами пробежал шорох и шепот: Хедли осмотрелся по сторонам, но так и не заметил физического присутствия. Быть может, Бекхайм – птица, ласточка? Быть может, он взмыл к закопченным стропилам? Он – мотылек, призрак, порыв ветра? Свет в зале померк. Все окутала зловещая черная мгла, студеное облако, приплывшее издалека – из-за пределов нашего мира, да и самой вселенной. Желтые лампы сначала потускнели до болезненно-красного цвета, а затем погасли совсем.
Хедли насилу подавил крик, когда в просторном темном помещении воцарилась тишина. Стюарта подняла огромная океанская волна, и он ненадолго завис над бездонной, бескрайней пучиной. Барахтаясь в одиночку, Хедли отчаянно пытался нащупать хоть какую-нибудь точку опоры в окружающей темноте. В следующий миг обстановка настолько наэлектризовалась, что все вокруг безжизненно замерло и застыло. А затем на сцену вышел Теодор Бекхайм, и пустое пространство заполнилось.
Это было похоже на волшебство. Хедли покинул страх, и все тело обмякло. Он задрожал с головы до пят, когда исполинская фигура шагнула к микрофону. Все присутствующие, включая самого Хедли, встрепенулись: тишину нарушил коллективный вздох – чуть ли не вопль.
Бекхайм был великаном. Он возвышался громадной колонной, упираясь квадратными ладонями в край дубовой трибуны и подавшись вперед, чтобы рассмотреть людей, сидевших на передних рядах. Ровный, измученный заботами лоб с глубокими морщинами; лицо, словно отлитое из древнего металла; глубоко посаженные задумчивые глаза; тяжелый череп. Полные темные губы. Обветренная серовато-коричневая кожа. Небольшие уши, плотно прилегающие к голове. Короткие черные волосы. Выступающий, закругленный, массивный подбородок. Бекхайм и впрямь оказался негром.